— Это не инфекционное заболевание, — поправил его Илья.
— Термин применён к конкретному явлению, — возразил Помощник. — География эпидемии: Золотой Пояс — триста восемьдесят семь случаев заболевания, архипелаг Согласия — двадцать три, Северная Пальмира — тридцать шесть, континент Центральный — четырнадцать. Тщательные исследования воздействия ионизирующих излучений или лейкозогенных веществ не обнаружили…
«Вот оно, — с тоской подумал Илья. — Спонтанный! Значит, самопроизвольный, вызванный не внешними воздействиями, а внутренними причинами. Однако такой подход исключает эпидемию. Выходит, что внешний фактор всё-таки есть. Неизвестный нам, недоступный приборам…»
— …Объявлена официальная версия, что с Верхних топей проникли комары, переносчики плазмодийной горячки (местный вид малярии). Течение обеих болезней внешне сходное… Четвёртого марта, — добавил Помощник, — объявлен общепланетный карантин. Никаких ограничений в общении и отдыхе не вводилось. Запрещён лишь выезд.
— Какое сообщение курорта с Землёй? — спросил Илья. — Имею в виду пассажирское. Линия Ненаглядная—Земля. Есть ли рейсовые?
— Восемь лет назад, ввиду необычной популярности курорта, построена станция нуль-пространственных переходов. Переход Ненаглядная—Земля оборудован десятью кабинами массового пользования, интервал между импульсами — двенадцать минут. Максимальная загрузка каждой кабины — сто пассажиров.
Илья тут же подсчитал: пять тысяч пассажиров в час. На случай срочной эвакуации за сутки можно перебросить сто-сто двадцать тысяч человек. Куда — ясно. Но вот зачем?!
Он тяжело спикировал на берег. Мимо лица промелькнули верхушки реликтовых сосен с плоскими широкими иголками, бесконечно длинные колонны стволов, бока замшелых гигантов-валунов. Сбросил форму, шорты, рубашку, пошёл к океану. На стволах застыли желваки и потёки янтарной окаменевшей смолы. Кое-где они были как бы поклёванные. Илья улыбнулся, представив, с каким трудом добывали себе неизвестные упрямцы «память о Ненаглядной». В другое время он обязательно снял бы сосны для своего видеогербария. В другое время! Здесь же, на Ненаглядной, это абстрактное понятие вдруг приобрело конкретный и грозный смысл: вместо праздного течения — неизвестность, угроза, смерть…
От рифа незаметно подкралась высокая волна, окатила его с головой, чуть не сбила с ног. Рядом закричали от восторга девушки, которые прыгали в набегающих валах. Зернистый тяжёлый песок холодил босые ноги. То тут, то там вода перекатывала гирлянды подводных цветов — белых, полупрозрачных — и Илья осторожно переступал через них.
— Идите к нам, — позвала его на интерлинге одна из девушек — смуглая, грациозная, то ли китаянка, то ли вьетнамка. — Меня зовут Да Фуцзы — Большое Счастье.
— Это и так видно, без перевода, — улыбнулся Ефремов. — Простите, но мне надо улетать.
«О карантине знают пока немногие. Те, кто собирался домой, — думал он, заплывая всё дальше и дальше. — Коконов жизнеобеспечения на планете триста семнадцать. За неделю их развернут ещё максимум триста-четыреста. Чертовски сложная штука, эти коконы… Тяжёлых больных сейчас человек семьдесят. Но завтра, послезавтра… Если пандемия будет развиваться такими темпами, через неделю у нас будут тысячи больных… Никто из отдыхающих не знает пока, что в огне так называемой „малярии“ уже сгорело два человека — Осей Деланца и Лена Коканова. И этого не скрыть. Мы разучились что-либо скрывать… Люди, конечно, будут терпеть вынужденное безделье. Но если пандемию не удастся остановить, может начаться паника. Миллионы людей хлынут на Землю, во все концы Обитаемых миров… А вдруг всё-таки эта лейкемия имеет возбудителя? Вирус пойдёт гулять по всем мирам… Нет, невозможно! То есть, возможно, но допустить этого никак нельзя».
— Пловец, вы слишком далеко заплыли. Вернитесь к берегу, — пророкотал над головой бездушный голос спасавтомата.
Илья повернул, и красная капсула тотчас умчалась ловить другого нарушителя.
Совещание заканчивалось. Шевченко оглядел собравшихся, спросил:
— Все ли считают, что чрезвычайные меры необходимы?
— Нет, тысячу раз нет! — вскочил академик Янин. Он даже руки скрестил перед собой, как бы останавливая товарищей. — Мир уже несколько столетий живёт совестью, а вы ему хотите вернуть ложь?! Причём самую страшную — организованную ложь. Я — против!
