Ночью текло тепло от истопленной хорошими дровами печки. На дворе шуршал дождь. Сон получился тоже теплый, без сновидений…
В Импилахти — база Института озероведения Академии наук. Долгие разговоры под шелест дождя, потрескивание горящих поленьев в печи — с научным руководителем экспедиции Ниной Анатольевной Петровой, гидрологом Александром Михайловичем Крючковым. Все о том же, о Ладоге… Если бы у озероведов был хотя бы один корабль науки, какие есть у финнов (не говоря о шведах), чтобы все накопленные об озере данные ввести бы в машину, получить общий итог, вывести закономерности, высчитать математически точный прогноз. И еще многое другое, без чего исследования на Ладоге не так эффективны, как требует ладожская ситуация. Такого корабля нет ни одного на озере. Не курьез ли? Озероведы работают на уровне ведра и пробирки, как в дедовские времена. Исследования озера разобщены, розданы по институтам, ведомственным службам. Публикация данных исследований крайне затруднена. Мы все еще боимся сказать правду о Ладоге, даже самим себе.
Рекомендации ученых тем, от кого зависит здоровье озера — строителям, агропрому, бумажникам–целлюлозникам, объединению «Ленлес», пароходству и прочая и прочая, — мягко говоря, не обязательны для исполнения.
Конечно, постановление ЦК КПСС по Ладоге возымело свое действие: в Институте озероведения разработана программа «Ладога». В ней, кажется, все учтено, дабы привести антропогенный фактор в соответствие с жизненным ресурсом озера. Но это — на будущее, а нынче, в конкретном случае, даже в простейшем деле — что изменилось? Наша беседа с учеными–озероведами в Импилахти проходила в минорном тоне.
Суденышки Института озероведения, как правило, переоборудованные из сейнеров, сетеподъемников, мечутся по озеру из потребности сдать… «бытовые отходы». Таковые принимаются в Сортавале, и то не всегда. Пересечь озеро в штормовую погоду — знаете, что это такое? А другие суда — рыбацкие, транспортные, пассажирские, они–то куда сдают свое «добро»? Ведь не у всех же «замкнутый цикл»… Вот вам и еще курьез. Движение по ладожским фарватерам нынче чуть ли не как по Невскому проспекту. Вода в истоке Невы подернута нефтяною пленкой, так и втекает в город. По данным Института озероведения, суда всех видов ежегодно сбрасывают в Ладогу 12 000 тонн нефтепродуктов. Летом 1987 года воду в Неве, в районе Петрокрепости, Новосаратовки, при исследовании отнесли к пятому классу (пятый класс: все виды водопользования, кроме судоходства, запрещены). А мы эту воду пьем…
Сколько обаяния, единственной в своем роде поэзии запечатлели в себе Ладожские каналы — старый петровский и «новый», доселе судоходный, однако обрушенный, пришедший в ветхость. Из прохудившихся берегов канальных, как ребра скелетов, выпростались будылья свай, лозы фашинника — как бы послание нам от наших предков, напоминание о благодетельных их трудах, еще и нам послуживших… Вспомним, что рытьем первого канала при Петре ведал Ганнибал, пращур Пушкина… Каналы дали жизнь, сообщили совершенно особенный колорит таким типично ладожским поселениям, как Новая Ладога, Свирица, Загубье, Кобона; Шлиссельбург — Петрокрепость невозможно представить себе без каналов; здесь, собственно, начинался путь из Невы округ Ладоги. Редкий пароходчик решался совать свой нос в штормовую Ладогу. Барочник и подавно.
А мы? Вместо того чтобы приноровиться к условиям судоходства на канале, его строителями заданным, запустили в канал плавсредства с такими оборотами винта, что дно переворотило, берега размыло волной. Это в новом канале. А старый, петровский? Ведь и он был проточный… У самого основания, в Петрокрепости, старый канал перекрыли дамбой: не нашли средства на строительство моста, по дамбе переезжают с берега на берег. А то, что разрушили рукотворный памятник Петровской эпохи, что вместо проточной воды образовалась зарастающая чем попало лужа, что изменился сам микроклимат — в смысле санитарного состояния (и психологии тоже) — в старинном русском городе — историческом памятнике, повесили носы и ревнители «Орешка», — это с кого спросить? Кто кинул первый камень в старый петровский канал?
