Глухая рамень - страница 55

— Да-а… твоя «старушка» заинтересовала меня.

— Чем же? Параня — мелкий человек, обыватель, мещанка, ей десять тысяч лет.

— Не меньше… Но я, собственно, имею в виду не Параню Подсосову, а другое… Изложи мне поподробнее твою систему, только ничего не темни, а так, начистоту давай, — не то просил, не то требовал Горбатов. — Я не желаю тебе ничего плохого и спрашиваю не ради простого любопытства…

Лесовод молчал, очевидно не осмеливаясь развивать свои идеи до конца, а может, и для самого они были пока незавершенными… Отпереть свою кладовую и показать соседу свое накопленное добро полностью, особенно такое, не всякий решится, тем более что Вершинину отнюдь не легко досталось такое накопление. И он уклонился от дальнейшего разговора.

Он досадовал на себя: ведь надо же было оставить на столе рукопись!.. Кто знает теперь: не воспользуется ли Горбатов его оплошностью, чтобы его систему предать партийной гласности?.. Трудно сказать, как может теперь повернуться вся эта история… Неудачной казалась ему и нынешняя охота, — не вернуться ли на поселок? Кстати, они в это время пересекали проезжую дорогу. По ней, направляясь к Вьясу, уходил человек — в заплатанном бушлате, пожилой, узкоплечий, неуклюжий.

— Кто это? — спросил Горбатов. — Не Шейкин ли?

— Да, он. Старый, хороший лесоруб… Ты не записал его на курсы? — спросил лесовод с глубоко припрятанной усмешкой.

— Нет.

— И Проньку Жигана?

— Тоже.

— А Жигану хотелось. Он ведь парень честолюбивый, мстительный.

— Ну что ж. Из ихней бригады и так двое: Гринька Дроздов да Ванюшка Сорокин… Из других артелей брали по одному только… Однако откуда Шейкин идет? От углежогов, что ли?.. С Филиппом они дружат? — спросил Горбатов.

— Кто их знает. Особой дружбы между ними не замечал я. Да, — вспомнил Вершинин, — ведь нынче какой-то праздник. Должно быть, раздавили баночку во имя святого угодника и выходного дня. Шейкин не дурак выпить.

А сам об этом коренастом лесорубе думал иное: «Опять у Филиппа был? Наверное, упрашивал стариков, чтобы молчали?»

Шейкин крупно, размашисто отмеривал шаги, словно опасаясь, не нагнали бы его и не стали бы расспрашивать.

Они свернули с дороги в кусты и, миновав лощину, вышли на просеку. Она тянулась белой гладкой холстиной, а по ней — новый след косого, разбросистый, широкий. Буран ткнулся мордой опять и исчез в чаще. Слышно было, как большим кругом мчалась собака по лазу зверя.

Лесовод ушел в сторону, молвив Горбатову:

— Не подшуми. Начеку будь. Идет ходом.

Горбатов подхватил ружье и, слыша отдаленный хруст, застыл… В немой тишине леса шла борьба. Скоро он почувствовал по каким-то неясным шумам, что Буран овладел полем, что идет уже обратно и ведет впереди себя зверюшку. Теперь уже яснее слышались мягкие прыжки Бурана, слабый шум и треск сухих ветвей. Через две-три секунды заяц будет здесь. Горбатов вскинул ружье… Кусты качнулись, уронив снег… Выстрел грянул на какую-то долю секунды раньше, чем следовало. Заяц взметнулся и исчез, оставив после себя дым в кустах, и в ту же секунду там ухнуло эхо, такое же громкое, как неудачный выстрел Горбатова. Это, очевидно, ударил Вершинин. Пулей пролетел туда и Буран.

— Дошел! — торжественно прозвучал голос лесовода, а некоторое время спустя он принес матерого зайца и, как нарочно, положил у ног Горбатова; снял лыжи, присел и на кунную шерсть косого положил руку. Белое пушистое тельце вздрагивало в последних конвульсиях, уже затухала жизнь…

— Шубка-то на нем какая! — восторгался Вершинин. — На шапку только!.. Теплая, легкая. Прелесть!.. — И, поднявшись, Вершинин вскинул зайца на плечо.

— А я промазал, — сказал Горбатов, идя за ним следом. — Целился и жаль было убивать… Думаю: поймать бы живого да принести домой… Вот было бы радости у Кати!..

Лесовод выдержал небольшую паузу и осторожно полюбопытствовал:

— Жаль убивать?.. А если когда-нибудь… обстоятельства заставили бы тебя… Ведь в жизни бывает всякое… Если бы пришлось стрелять в человека… Тогда как?

— Это особое дело. В интересах защиты родины, если скажут, что — надо, тогда раздумывать нечего.

— А если придется решать самому? На свою совесть, на свою ответственность?