Войдя в горящую конюшню, Бережнов осмотрелся, насколько позволял густой, раскаленный дым, забивший все помещение… Далекие призраки пережитых военных тревог и жестоких боев мгновенно обступили его со всех сторон… В шторме огня, шипенья и гула он был опять не один, но здесь являлся первым, главным ответчиком за немалый урон, который угадывался, как неминуемый…
Смертельно перепуганные кони (к ним было страшно приблизиться) рвались в стойлах, ломали прясла, прыгали на кормушки, калеча себя; сорвавшиеся с привязей метались в проходах, а сверху сыпались на них горящие пучки соломы, обугленные прутья обрешетки… Именно отсюда надо немедленно выводить коней… На каждом шагу людей подстерегала смерть или неминуемое увечье. Дым разъедал глаза, дышать нечем… В самой опасной зоне, откуда шарахнулся только что Полтанов, виднелись лошади…
— Э-эй!.. Не пристало кузнецу огня бояться, — закричал Бережнов. — Давай хомут.
Кузнец подошел… Кобыла Динка, самая ближняя к огню, извивалась, корчилась, обожженная кожа вздулась пузырями… Прикрывая глаза рукавицей, Бережнов пробился к ней, обрезал ножом ременный поводок, — такой непрочный, что и сама Динка легко могла бы оборвать его и уйти, а вместо этого она только обреченно жалась в угол… Полтанов поднял уже хомут, чтобы надеть на нее, — в этот момент Динка со стоном грохнулась на землю — и не встала больше…
В соседнем стойле извивалась молодая кобыла Волга, дочь Орленка, — вскидывала гриву, билась головой о стены, обрывая цепь. Бережнов пролез к ней по кормушке, но сильно натянутую цепь нельзя расстегнуть. Полтанов изо всей силы хлестнул Волгу по задним ногам, она присела, скакнула вперед, — и Бережнов успел сделать что надо… Кузнец держал хомут наготове, а Волга задирала голову, пятилась, — все же охомутали скоро, и Полтанов повел ее…
Кашель душил Бережнова, тошнота выворачивала все внутри, становилось невмоготу; чтобы не упасть, он схватился руками за кормушку, присел: внизу было меньше дыма…
— Э-гей! Рябину забыли! — услышал он голос Горбатова где-то неподалеку отсюда. Потом увидел, как в ту сторону пробежали двое пожарников.
Бережнов приподнялся, отошел, пошатываясь на ослабевших ногах. В горячем тумане проплыл мимо него чалый Дунай, умный спокойный мерин-великан с перекинутой шлеей через спину; поводырем его оказался Спиридон Шейкин. Вблизи — в противоположном ряду — на кого-то сердито кричал Семен Коробов, суетясь и откидывая с дороги разбросанные доски… Людей было здесь уже не мало. Пламя выло и гудело от торжества, но яростней его становились люди. Разломанная перегородка давала им простор…
Углежог Филипп работал на пару со Спиридоном Шейкиным, не заметив даже, в какое время и почему объединился с этим человеком, которого называл когда-то в разговоре с Кузьмой на знойке «залетной птицей»; теперь он убедился, что прежний купец в работе цепок, в опасности смел, напорист, но не очень увертлив, как и сам Филипп, — годков поубавить каждому, тогда бы побойчее были!..
Оба осторожно подошли к жеребцу Зазору, только понаслышке зная о его жестоких хитростях. Они протиснулись вдоль стенок, и в этот момент Зазор, подвернув зад, придавил боком Шейкина к тесовой переборке, сдавив ему грудь, — даже вскрикнуть не успел Шейкин: перекосив рот от смертельной боли и побледнев, он распяленными глазами глядел на Филиппа, а у того ни палки в руках, ни кнута, зато уж на всю конюшню загремела его «ерихонская труба»:
— Зазо-ор!.. Сатана, черт тебя в душу! — и колотил кулаком по холке жеребца, а тот, весь дрожа лоснящейся шерстью, — ни с места… как чугунная, неприподъемная плита пудов в сорок весом давила человека…
На крик Филиппа откуда-то возник Ефимка Коробов, легко вскочил на жерди, перевесился животом через стойло и, морщась от дыма, внезапно крикнул:
— Чего у вас тут?
Зазор отшатнулся в испуге, а Шейкин той секундой вывернулся из-под «чугунной плиты»… Обрадовавшись такому негаданному чуду, Филипп ответил Ефимке:
— Ничего… бог дал, без тебя обошлись.
— Зазор — болван неотесанный, вы с ним не сладите: на нем верхом надо, — сказал Ефимка.
