— И правда!
Керим прикусил губу. «Если убили при ней, должна была она видеть убийцу и опознать... Может, подозревает кого?..» Саднящая боль пронзила сердце.
— Поп Маркос сказал...— Пожалев, что завел об этом речь, Керим умолк.
— Что?
— Она там была вчера... Орхан говорил, привезла брату еды...
— Да?
— Поп сказал: не трех коней они увели, а четырех.
— Один был верхом... В толк не возьму, как решились они вдвоем средь бела дня напасть на Демирджана? Смерти, что ли, искали? Деревня близко, собаки рядом.
— Может, прятались в болоте. Смотрели за деревней... Видят, брат мой задумался. Вот и пустили стрелу ему в спину,
— Никто в деревне крика, шума не слышал?
— Нет.
— Если она была рядом... Увидев чужаков, испугалась бы, наверно, закричала.
— Кто? Лия? — Керим чуть было не осадил коня.— Какое там! Да она бы палкой прикончила обоих, а не закричала...
— Откуда такая смелая? У баб от испуга, бывает, руки-ноги отнимаются.
— Дочь Кара Василя Лия не из таких. Иначе не поселилась бы с братом в Кровавом ущелье...
— Ну а так, значит, она или раньше уехала, или с ней тоже беда стряслась, или заодно с убийцами...
— Что ты, мой бей? Любила она брата моего. От нее нам зла не ждать, нет.
Осман-бей пришпорил коня, будто там, куда они скакали, их ждала Лия и они могли получить ответ на свои вопросы.
Тростниковое море вдали застыло в безветрии, словно затаилось, как враг, и это безмолвие внушало тревогу. Солнце ушло за тучу. Горы впереди поголубели. Выскочив из-за поворота, они увидели вдали скакавшего им навстречу во весь опор всадника.
Осман-бей сразу узнал его.
— Да это же наш Кедигёз!
— Точно, Кедигёз! По рыжей кобылице вижу.
— Куда это он ездил?
Керим помолчал, но потом вспомнил слова Орхана: «От беев правду не скрывают».
— Вчера ночью старейшина Хасан-эфенди приказал мне отыскать его. Гонцом куда-то посылал.
Осман-бей улыбнулся.
— Понятно. Сообщил весть шейху. По обычаю ахи старейшины обязаны тотчас сообщать шейху все важные вести...
Подъехав, Кедигёз хотел было соскочить на землю. По туркменскому обычаю младшие по возрасту или по чину, спешившись, должны были первыми приветствовать старших. Осман-бей, подняв руку, не дал Кедигёзу соскочить с коня, но Керима не остановил.
— День добрый, Кедигёз! Откуда это ты с утра пораньше?
— Спешная весть была, мой бей! Передал в Итбурун!
— Как святой шейх? Не болен ли?
— Нет! Жив-здоров, слава аллаху... Не обессудь, мой бей, вчера вечером не успел тебя повидать... Да упокоится в раю наш Эртогрул-бей!
— Спасибо! Поезжай своей дорогой...
Осман-бей немного успокоился. Значит, шейх Эдебали уже знает о его избрании, и теперь ему легче будет говорить с человеком, который не хотел отдать за него свою дочь. Он все еще любил Бала-хатун, которую с детства все звали Балкыз. Шейх Эдебали происходил из Аданы, первая жена его была арабкой. Может, поэтому у Балкыз были такие огромные черные глаза и полные, сочные губы, свидетельствовавшие о ее ранней зрелости. Стройный, словно молодое деревце, гибкий стан, плавная походка, идет покачивается. А как звонко она смеялась, обнажая в улыбке ровные белые зубы. Три года назад, когда Балкыз было четырнадцать, заручившись ее согласием, Осман-бей попросил ее руки у отца. Однако шейх счел неуместным сватовство, совершаемое в тайне от Эртогрула, и, даже не поговорив с дочерью, отказал, сославшись на ее малолетство. А это могло означать только одно: «Ты нам в зятья не подходишь». Осман-бей, хоть и не показывал виду, был оскорблен отказом. С того дня стал реже улыбаться, чаще впадать в гнев. Было в нем задето мужское самолюбие, и, казалось, ничто не могло залечить этой раны. И если бы не обременяли его сейчас власть и ответственность, не нужен был бы ему совет шейха, ни за что не согласился бы он на это свидание. В досаде потеребив усы, спросил просто так, чтобы избавиться от неприятных мыслей:
— Значит, поп Маркос — лихой следопыт?
— Лихой. Повел нас, по сторонам не рыская, без остановки по следу шел, довел до караджахисарской земли.
— Значит, любили они твоего покойного брата?
— И еще как... Видал бы, мой бей, как бабы убивались. Вот такие ребятишки и те плакали. Попадись им тогда наши кровники разорвали бы.
