Все разговоры гостей крутились вокруг одной-единственной темы: кто с кем спал и когда, кто от кого забеременел и когда? Люди, так или иначе связанные с кино, жили в своеобразном ритме съемок — от фильма к фильму; их любовные интрижки, семейная жизнь, измены длились не дольше, чем съемки очередного фильма. По прихоти судьбы (или режиссера, называйте как хотите) встретившись на съемочной площадке, мужчины и женщины играли свои роли и волей-неволей переносили игру в жизнь. Завязывался очередной роман, который, как правило, заканчивался традиционно: после рождения ребенке весь романтизм, любовь и страсть улетучивались и связь прекращалась: женщина-мать оказывалась не такой соблазнительной как женщина-любовница.
В тот день Тори поняла, что ненавидит этих людей, ненавидит их вторжение в свой дом, на свою территорию. Они заполняли собою все пространство — гостиную, кабинеты, библиотеку; Тори вышла в сад, но и там снова были эти люди, пьющие, болтающие о всякой ерунде — от этого можно было просто сойти с ума! Добравшись до бассейна, своего убежища, Тори, задыхаясь, наклонилась? к воде, но и она не принесла успокоения. Подумав, девушка решила уехать — села в новенький автомобиль, подаренный родителями, и была такова, только гравий полетел из-под колес. Ехала она не в Беверли-Хилз и не в Вествуд, а гораздо дальше, туда, где жили простые люди, небогатые, не изнеженные, не избалованные всевозможными привилегиями.
В той среде, где она жила, было что-то такое, отчего в душе ее поднимался гнев, которого она не могла объяснить и которого стыдилась; стыд мешал ей полностью отдаться гневу и понять его природу. Но когда она уезжала, ей становилось легче, на расстоянии от дома гнев ее ослабевал, оставалась только память о том, что он когда-то сотрясал все ее существо.
Машина мчалась в сторону окраин, петляя по узкой долине, навстречу полосе мерцающих в темноте огней. Дорожная пыль ела глаза, забивалась в поры, и Тори сбавила скорость. Подъехав к какому-то задрипанному бару, она припарковала машину и зашла внутрь. Чувство одиночества не покидало ее, и Тори захотелось, чтобы рядом оказался Грег, единственный человек, который понимал ее и принимал такой, какой она была. Но подобное желание было невыполнимым, потому что брат Тори в то время находился в Кэл-Тече, готовясь к выпускным экзаменам.
Подойдя к стойке бара, Тори заказала выпивку, потом неоднократно повторила заказ. Ей еще не было восемнадцати, и таким, как она, отпускать спиртное было запрещено, но красивая внешность служила ей лучшим пропуском — ни один владелец бара ни разу не попросил ее показать удостоверение личности.
Из автомата доносилась музыка, многие танцевали. Тори заметила нескольких молодых людей в черных кожаных куртках с повязками на рукавах, в татуировках, с длинными волосами, с толстыми ремнями в заклепках. Эти явно прикатили сюда на мотоциклах. Тори обратила внимание на одного из них, у него на шее висел череп. Парень танцевал с девушкой, она говорила ему что-то, но он не слушал, затем он рассмеялся, поглаживая ласково череп, сказал, перекрывая голосом музыку «Он настоящий, старуха. Когда-то принадлежал крысе, думавшей, что я позволю ей жить у себя на кухне. Как тебе это нравится, а?» Девушка захихикала, но продолжала танцевать, не отводя взгляда от жуткого талисмана. Большинство ребят и девушек с удивлением уставились на Тори. Среди посетителей бара она выглядела как роза в капустной грядке. Кто-то уже тыкал пальцем в окно, из которого был виден ее сверкающий автомобиль. Только парень с черепом не обратил на Тори никакого внимания, единственный из всех. Он был некрасив и непривлекателен, но Тори выбрала его, почувствовав в нем огонь, горевший и в ней: огонь ярости плененного зверя, опутанного узами лицемерного общества. Здесь, в этом захолустном баре, девушка поняла истоки своего гнева и недовольства своей жизнью.
Тори смотрела на девчонку, с которой танцевал парень, привлекший ее внимание, и завидовала ей, потому что та не скрывала своих чувств, как вынуждена была делать Тори; девчонка жила простыми, элементарными эмоциями, но они были настоящими, а не поддельными, как у обитателей лос-анджелесских киностудий.
