— Чаще всего он бывает в ресторане на улице Вэньань. В её торговом конце. Название какое-то глупое, что-то про утку. Хрен вспомнишь. То ли жареная утка, то ли большая утка. О, больная утка, точно, «Больная Утка».
Яобань качает головой в искреннем недоумении:
— Как можно ездить в Красном Флаге и так обозвать собственный ресторан? Да таких надо под постоянный надзор, как угрозу для честных людей.
Следователь не спорит. Ресторан его дяди у парка Ичуань называется «Плачущая клёцка». Пожалуй, не стоит приводить Яобаню такие примеры. Дядя не из тех, кому придется по душе постоянный надзор.
— Может, заглянем к нему, а, Босс?
Пиао следит за каплями вина, они стекаются в лужицу и капают со стола.
— Пожалуй, это самое малое, что мы можем сделать для честных жителей нашего города.
Час за часом, бутылка за бутылкой. Часы и бутылки.
— А что общего могло быть у Бобби с пятью китайскими головорезами из шанхайской тюрьмы?
Пальцы Барбары поправляют золотистый завиток, лезущий в глаза.
— Просто из головы не выходит. Где здесь связь, Пиао?
Он ведёт пальцем по кромке стакана:
— Стальная цепь, сковавшая восемь трупов — вот связь. Это значит, что-то ещё их объединяло, что-то очень важное…
Он не хочет на неё смотреть. Искреннего взгляда синих глаз ему просто не вынести.
— …какой-то секрет. И ваш сын тоже был его частью.
— У Бобби не было секретов.
Голос её звучит громко, но в нём прорезается нотка сомнения.
— Вы забываете, что я полицейский. Профессиональный циник. Все что-нибудь скрывают. Тайны есть у каждого.
— Например, у меня секретов нет, мистер полицейский. У политиков на такие вещи просто нет времени, мы слишком заняты раскапыванием чужих тайн.
— В Китае всё наоборот. Наши политики так заняты упрятыванием своих тайн, что на чужие у них просто не остаётся времени. Может, так честнее?
— Честнее?
Она хохочет. Он никогда не видел таких белых зубов.
— А честность тут с какого боку? Скажите мне, следователь, раз уж мы заговорили о честности. Что за секрет был у Бобби? У Бобби и других? Не сомневаюсь, что у такого циника хоть одно предположение, да имеется?
— Имеется, всегда и обо всем.
— Ну так выкладывайте!
Ей не понравится то, что он скажет. Он задерживает выдох, готовясь вытолкнуть им слова.
— Наркотики. Только этот бизнес настолько жесток. Через Новые Территории к нам лезут банды из-за границы, везут товар. Там жестокость — норма. Не такая, но сравнимая. Мы хорошо справляемся. Многих берем, выносим суровые приговоры. Во многих случаях обнаруживается, что замешаны госчиновники — визы, паспорта, разрешения на проезд. У этих — самые суровые приговоры.
— Но ведь у вас нет прямых доказательств, что Бобби и другие были связаны с наркотиками?
— Мы знаем, что двое из найденных в реке были наркоманами. Третий работал на Ли Чжэня, подозреваемого в распространении наркотиков. Мы пока ничего не знаем о Е Ян. Ждём донесений. Ваш сын и Хейвуд не похожи на наркоманов, зато они могли свободно перемещаться по стране, выезжать за границу без необходимых китайцу документов. Наркобизнес испытывает постоянную потребность в таких людях, хотя они редко с ним связываются. Уважаемые люди, на ответственных должностях, облечённые доверием, свободно путешествующие — вы и представить не можете, как это ценится.
Ярость плещется в ее глазах. Синева блекнет, уступая кинжально-серому цвету.
— Да уж, ты не упустил возможности. Я попросила всего лишь сказать твоё мнение, а не подать его с гарниром! Два наркомана и один мудак, связанный с толкачом, еще погоды не делают. Боже правый, да если хватать каждого, кто знаком с наркоманом или пушером, половина американского сената и конгресса давно бы загорала на нарах!
Пиао зло щурится:
— Надеюсь, ты шутишь?
Она не слушает.
— А то, что они с Хейвудом были людьми со связями и могли свободно передвигаться, это вообще херня. И уж никак не подтверждает, что они были связаны с наркотиками. Облажался ты, старший следователь, попал пальцем в небо.
Пиао заинтригован:
— Херня?
— Херня. Херня. То есть на это вообще не стоит обращать внимания.
Её раздражает, что надо упрощать мысль, повторять слова. А ему неловко.
