Ещё один ящик выезжает, чуть не слетая с салазок.
Д-1101. Мужчина. Пятьдесят лет. Ножевые ранения на шее, груди, животе. Чёрные черви уже некровоточащих порезов.
Шестой ящик выдернут из стены, скользит на салазках до стопора. Шанинь проверяет бирку и снимает её, чтобы поправить запись; смотрит на Пиао, уже восстановив контроль над дыханием. Расслабился. Призрак улыбки на лице.
— Теперь вы готовы дать положительное опознание, старший следователь?
Пиао борется с желанием опять закрыть глаза.
Сколько трупов можно увидеть прежде, чем душа твоя окончательно покроется шрамами?
Д-1150. Мужчина. Двадцать два года. Студент. Множественные пулевые ранения. Два в голову. Один выстрел пробил челюсть с левой стороны и оторвал нижнюю губу. Второй нанесён точно в центр лба… с непристойной точностью. Входное отверстие, кровяной пузырь… выходное, кратер со рваными краями, из которого вылетело содержимое черепа. Дыра наполнена чернотой, а разлом кости… такой белый. Ещё два выстрела нашли свою цель, один в правое плечо, неопасный. Второй превратил горло в громадный красный оскал.
— Требуется положительное опознание, старший следователь. Это Д-1150?
Пиао не может отвести глаз от лба трупа. Симметрия, размер, аккуратность дырки захватывают его.
— Какой калибр пули?
— Не знаю… ещё рано говорить. Одну мы вытащили из трупа. Несколько нашли на месте. В лабораторию их отправили только утром.
— Это 7,65 мм, да? Модель 64. Бесфланцевая, специальная…
— Следователь, я же сказал, ещё рано…
— …слишком рано для вашего опытного взгляда, а, доктор?
Пиао хватает Шаниня за руку, прижимает её к стене, разжимает пальцы и водит по мозоли от спускового крючка; ороговевшая кожа, жёлтая от никотина, сидит на пальце, как засохшее волокно апельсина.
— …слишком рано для члена Партии, который свободное время проводит в тирах и на полигонах?
Казах выдирает руку, потная ладонь оставляет след на стальной обивке стены.
— 7,65мм. Да, это патроны 7,65мм, модель 64, ты же, сука, сам всё знаешь. Стандартный боеприпас сбшников…
Пиао толкает ящик, тот на салазках залетает в стену. Следователь идёт на выход.
— …я ещё к тебе загляну, товарищ доктор, ты уж жди. Если, конечно, тебя тоже не зашлют на саббатикал.
Старший следователь распахивает дверь. Вдруг, ни с того ни с сего, нападает желание бежать и не останавливаться… по улицам, как в детстве. Тротуарный бег с препятствиями. Убежать от боли.
Д-1150. Его звали Яобань, товарищ доктор. Пань Яобань.
Дверь закрывается. Он бежит.
Хуандун, больница № 1 — Сучжоу Бэйлу.
— Мы ушли через четыре часа после вас, Босс. Нас не могли видеть, темень стояла вообще. На дороге творился пиздец, мы видели, как эти ублюдки в седане уезжают за тобой.
Комната залита белым светом. Глубокие тени… словно вырезанные ножницами. В крошечном помещении доминирует стальная кровать.
— Ехать было два часа. Мы как раз выехали из Туньси. Дорогу я знаю. Как-то раз я поднимался «на спине карпа» на верхушку Тяньду. Знаете, её называют «Столицей Небес»? Тогда я был худым. Бога так и не увидел… он, надо думать, тоже меня ни хуя не видел.
Ботинки, в них укоренились крепкие ноги медсестры… проходящей по коридору мимо комнаты.
— Я остановил машину на полдороге вниз, между поворотами. Надо было отлить, я чуть в штаны не напустил. Сделал шаг с насыпи, как раз начинался дождь. Помню капли на лице. Я вытащил хуй и начал отливать. Тут мимо нашей машины пролетели фары, вниз по холму. Другая машина, седан Шанхай, мне кажется, с выключенным двигателем. Не было никаких звуков, кроме выстрелов. Выстрелы с глушителем, как будто кто чихает, много раз подряд; и я ссу себе в ботинки.
Солёные капли затекают в вену. Бесцветная жидкость течёт по бесцветной трубке.
— Не знаю, сколько раз стреляли. Дождь пошёл сильнее, звуки выстрелов утонули в нём. Может, двадцать, двадцать пять. Я побежал на дорогу, с хуём, торчащим из ширинки, по штанам растекалась тёплая моча. Пистолет я держал в руке, но стрелять было уже не в кого, только темнота и тишина. Я видел под нами Туньси, там ходили люди… но мне казалось, что я остался единственным человеком в мире.
