Стальной крючок вжимается в палец Пиао. Такой упругий. Надави его… калибр 7,62мм, его злость. И в тот момент он хочет убить Хейвена; у англичанина есть редкий дар убеждать, что всё, чего ты касаешься, покрыто говном.
Не о чем больше говорить. Застрели ублюдка!
Хейвен чувствует, как дуло пистолета, прижатое к рёбрам, усиливает нажим, будто сейчас разрядится. Он удерживает взгляд Пиао. Указывает на свой верхний карман. Медленно двигает к нему руку, старший следователь почти загипнотизирован этим жестом. Вытаскивает оттуда галстук. Кладёт его на пистолет Пиао… ему на руку. Галстук БОБ. Пятно на пятне от еды. Галстук Яобаня. Без сомнения, галстук Яобаня.
— Да, старший следователь, вы однозначно везде опаздываете буквально на пару часов.
— Где он?
Хейвен отталкивает пистолет от рёбер. Галстук Шишки падает на пол.
— Он в безопасности, но если я не позвоню своим помощникам за полчаса до того, как мой самолёт вылетит из аэропорта Хунцяо в Нью-Йорк…
— Где он?
Хейвен неспешно идёт через комнату, подбирает свой портфель.
— Ряд барж напротив северного речного входа в порт Цзяннань в Луване. Он на дальней от берега барже.
Дрожь набрасывается на Пиао. Хуанпу. Он убирает пистолет в кобуру.
— Значит, мы договорились, старший следователь Пиао. Я лечу в Нью-Йорк, вы получаете своего жирного помощника назад…
Он нагибается, подбирает галстук Яобаня.
— …и даже это можете ему отдать. Всё будет так, словно ничего не случилось.
Хейвен вешает галстук на плечо старшему следователю. Пиао открывает дверь и выходит в коридор; жирдяи дёргаются. Шутки, улыбки облетают с губ. Руки тянутся во внутренние карманы. Англичанин поднимает руку, и они расслабляются, как питбули, которым бросили кость. Всё равно уроды, но хоть ведут себя терпимо.
— Я передам ваши лучшие пожелания Барбаре Хейес, старший следователь…
А потом, почти шёпотом:
— …мне будет не хватать Китая.
Пиао смотрит, как он идёт к лифту.
— Давайте, мистер Хейвен, летите в свой Нью-Йорк. Пока я не передумал.
Рваная дробь барабанит по крыше машины. Дождь льёт настойчиво и непрерывно. Толпы людей стоят в дверях магазинов, трясутся, прижимаясь к витринам, вдавливаясь в бронированное стекло. Пиао останавливается на Ваньпинлу и дальше идёт пешком, почти бегом. Ливень жалит его, мочит до костей. По лицу льются потоки, падают с носа, с подбородка, заливают глаза. И всё время чувствуется дырка в ботинке… нога так промокла, так замёрзла, так болит.
Он добегает до набережной, когда разражается празднование Нового года, будто, добежав до Хуанпу, он повернул выключатель. Ниже по реке расположен Бунд, волны ракет взлетают в небеса. Оставляют золотые следы. Река желта, как горчичное зерно. Очередной грохот, река становится красной, как перец. Пиао отодвигается в складку тени, спускается по набережной. Со ступенек прыгает на первую баржу; верёвки толщиной в руку связывают волнующийся, дрожащий караван вздымающихся над водой стальных понтонов. Они привязаны к громадным стальным кольцам, вмурованным в каменную стену в слезах ржавчины и водорослей. Бусины дождя налипли на лицо, повторяя цвета взрывов ракет. Он опускается на руки и колени; волна, прокатившаяся по реке, передаётся через стальную скорлупу баржи, и прямо в центр его лба. Голова немеет. Его накрывает потоком тошноты. Они будут ждать его на последней барже, их предупредили, что он придёт один. Яобань там, он знает… это ловушка, а не обман. Следователя выворачивает. Неясно, это морская болезнь его так скрутила, да и важно ли это теперь, когда варианты все кончились? Снова летят ракеты, небо становится фиолетовым, облака — пурпурными. Он идёт по дребезжащему краю баржи, лицом к небу, с открытым ртом… дождь приносит на язык вкус пороха, ржавого железа и каждого слова, которое он когда-нибудь хотел сказать, но не сказал. Он думает о лимузине на дороге в аэропорт Хунцяо. Самолёт разворачивается, заправляется. Глухой щелчок зажигалки Данхилл Хейвена. Ноги Барбары медленно и неторопливо ложатся одна на другую. Сегодня… сегодня он может умереть. Он может умереть в любой день, так какая разница? Разница в раскалённом добела гвозде потрясения, во внезапном осознании, что ему больше не хочется умирать.
