— Что это такое? Что тут творится?
— Иногда предки улыбаются нам. Иногда они улыбаются без причины. Смотрите, товарищ председатель Шицюй, разве вы их не видите?
Произнеся эти слова, Пиао чувствует, как желудок подкатывает к горлу. А глотка поднимается до самых глаз. Жжётся. Слишком далеко, чтобы разобрать подробности… лица, личности, имена. Просто голые контуры тел. Кожа. Потрясение наготы. Чёрные лобковые волосы. Раны… глубокие, широкие, тёмные, зияющие.
— Это люди, товарищ. Люди. Вы их видите?
Считает, чуть ли не со смехом… один, два три. Первое тело летит с громким ударом в яму. В огонь. Податливая плоть падает на угли. В небо взлетает рой искр. Голоса, слова теряются в песне огня. Они прикалываются. Шутят. Издеваются. Другое тело поднимают, раскачивают, отпускают. Ноги, руки болтаются в полёте. Оно падает в огонь. Пламя пожирает его. Ещё одно тело… Шеф Липинг снова наполняет бокал. Дым огня меняет цвет, с белого на бурый. Бурый, как кровь. Он воняет высохшими слезами, горелым мясом.
— Узнаёте их?
Чжиюань не говорит ничего. Ничего. Блевота, подавленная, протекающая между его дрожащими губами, по рубашке, говорит за него. Пиао подводит старика к краю воды, отмывает ему лицо, рубашку, набирая воду в чашечку ладони… осторожно моет его, как семидесятилетнего ребёнка. Старик пытается заговорить. Язык онемел, не слушается его. Пиао вместо него произносит слова.
— Видите, товарищ, всё отмылось, и пятен не осталось. Но то, что мы видели, это останется навсегда. Пятно на наших душах. Пятно на наших жизнях. Вы понимаете?
Он подносит воду к лицу старика. К его глазам.
К губам.
— Вы что-нибудь предпримете, расскажете о том, что видели, правда?
Наконец к старику возвращается голос. Охрипший. Каждое слово жжётся желчью.
— Да, во имя той Партии, в которую я верю.
И всё время из-за стены раздаётся смех.
Смех, и рои искр, наполняющие небо звёздами, которых там раньше никогда не было.
Пиао уже выпускает дело из рук. С каждым столбом, пролетающим в свете их фар, он понимает, что свободен от этого дела. Теперь им займётся председатель Шицюй. Чжиюань, его связь с Партией, его колючее присутствие на собраниях комитетов… контроль теперь окажется у него в заднем кармане. Дело Партии, вот чем оно стало, да и с самого начала должно было им быть. Они теперь стали лишь частью процесса. Дознания. Слушания. Судебный процесс. Разбирательство. Все они будут вести к казни Липинга. Гольяны будут плавать у поверхности и бороться за работу, покинутую старым карпом. Чжиюань за труды получит очередную грамоту и повесит её на стенку собирать пыль. А старший следователь отдела убийств БОБ? Расследование Даньвэй по официальному обвинению против него приостановят. Он останется на своей работе, при классе и тех привилегиях, что он даёт. Подушка на деревянном кресле. Жалкое пособие на бензин. Талоны на еду. Новая форма каждые два года. Да, он останется на прежней работе, и по-прежнему будет проводить ночи в патрульной машине; а Шишка рядом с ним будет задирать нос и чесать в яйцах. Политики. Похлопали лошадку по жопе. Четыреста юаней в месяц. За два года можно скопить на вечный велосипед. Два года копить на телевизор. А Барбара? Она уедет домой. Слёзы и очереди в аэропорту. На суде не будет признания. Ничего, что могло бы прижечь боль. Никаких сведений. Никакого облегчения. Только потери, потери для всех, кроме товарища Чжиюаня, которому светит грамота.
Дорога назад в Шанхай занимает больше трёх часов. Никаких разговоров. Две остановки… одна отлить, ещё одна, чтобы председатель Шицюй опять сблевал. Пиао провожает Чжиюаня к нему в комнату. Дым до сих пор жжёт ему ноздри, запахом дерева и чёрного обгорелого мяса.
— Дверь, заприте её…
Старший следователь стучит костяшками пальцев по широкой латунной задвижке.
— …и ложитесь спать, вам это нужно. У вас шок, может быть, вы этого пока не чувствуете, так ещё почувствуете в полной мере. Не курите, и больше пейте. Воду…
Старший следователь разворачивается к лестнице, усталость глиняным шаром обосновалась у него в голове. Он хочет закрыть глаза, но знает, что произойдёт, если он поддастся этому желанию… дым, языки пламени, тела ждут его как автоматический радар на дороге в тёмные ночные часы.
