— Я этого не могу сказать, — честно признался учитель.
— Ах, даже так? — зло оскалился директор. — И вы туда же?
Ашот понял, что Николай Терентьевич может оказаться в роли громоотвода. Он решительно поднялся, стукнув партой.
— Господин директор, мы достаточно грамотны, чтобы изложить то, о чем думаем. Мы не желаем терпеть в своей среде хулигана и драчуна. Нам надоело ходить ' с синяками…
— Ты сам дерешься, ты сам… ты сам… — захныкал Двалиев.
И так непривычно звучала в его устах эта плаксивая интонация, что многие рассмеялись.
— Он хулиган и тупица, — твердо сказал Малыш. — Вместо того, чтобы драться, лучше бы уроки учил…
— Тэк-с-с-с, — снова просвистел директор. — Кто еще хочет хлопнуть партой?..
С шумом и треском поднялся весь класс, кроме трех растерянных дружков Двалиева.
— Ах вот оно что… Забастовка, господа гимназисты? Заговор бунтовщиков?
— Не заговор, а протест! — крикнул кто-то с задней парты.
— Уберите из гимназии Двалиева, — раздалось из другого угла класса.
— Пусть сидит дома у своего папочки, — добавил еще кто-то.
Уже давно прозвучал звонок, уже в коридорах слышалась шумная возня. Улезко стоял в сторонке, облокотившись о подоконник, и его горбатая фигура казалась сложенной вдвое. Он опустил голову, стараясь не выдать ни гимназистам, ни директору своего состояния. Может быть, в этот момент многое, очень многое решалось в его жизни. Во всяком случае, он твердо знал, что говорить с гимназистами отныне будет иначе — взрослее, что ли…
Разговор закончился только потому, что должен был начаться другой урок. А на следующий день по всей гимназии были развешаны прокламации с требованием изгнать хулигана Двалиева.
«Нет, — говорилось в прокламации, — он не храбрец, он трус, он просто пользуется своей безнаказанностью. Но довольно прятаться за широкими спинами отца и господина директора. Мы единодушны в своем требовании и не отступим».
Под напечатанным на гектографе текстом стояли подписи: «Ученический комитет и общеученический суд».
Котылевский бегал по гимназии, срывая прокламации. Теперь он понимал, что разговора с попечителем ему не избежать.
Попечитель не стал интересоваться подробностями дела. Он сказал коротко:
— Придется бросить им эту кость… Сделайте вид, что считаетесь с их мнением, и этим обезоружьте. С господином Двалиевым я уже договорился — увольте его сына из гимназии. Постарайтесь установить, что это за комитет… Да, еще вот что. Учителя Улезко пока не трогайте, но усильте контроль за его работой, за темами, которые он задает для домашних сочинений.
Двалиева исключили из гимназии. К шестому классу теперь относились с уважением даже самые старшие гимназисты.
Васильев выслушал Ашота и удовлетворенно сказал:
— Оказывается, не так страшен черт, как его малюют. Забежал Сеид. Он рассказал о том, что на табачной фабрике выступал один из братьев Шендриковых.
— Красиво говорил, — восторгался Сеид. — Вот бы вам с ним познакомиться, Михаил Иванович.
— Ну зачем же? — ответил Васильев.
— Он про свободу… про забастовку… Против Мирзабекянца — хозяина фабрики — говорил. Смелый-смелый…
Ашот выразительно посмотрел на учителя. Сеид заметил этот взгляд.
— Не веришь? Клянусь аллахом! Сколько хлопали ему в ладоши! Рабочие за ним в огонь и в воду. Вот это человек! Побегу отцу расскажу.
— Ты все ему рассказываешь, да? — спросил Ашот.
— А как же? — не чувствуя подвоха, ответил Сеид. — Пусть знает старик, что на свете делается.
Он не стал пить чай, который, как всегда, предложила Мария Андреевна, а умчался, возбужденный, домой.
— Болтун, — тихо сказал Ашот. — А лавочники — народ ненадежный.
Когда Мария Андреевна вышла на кухню, Каринян неожиданно сказал:
— Завтра в семь вечера Илья Шендриков выступает на заводе Ротшильда… Лекция… «Еще раз о человеческом счастье». Вас просили выступить тоже…
Вот оно… Наконец-то…
— Кто же просил?..
— Товарищ Алеша, — коротко ответил Ашот.
Так и есть. Алеша Джапаридзе. О нем говорил Красин.
Михаил Иванович встал, погладил гимназиста по голове.
— Хорошо, дружок. Алеша так Алеша. Если ты просишь, я непременно приду.
Каринян улыбнулся.
Постройки завода Ротшильда в Балаханах раскинулись далеко друг от друга. Добираться до них было трудно: территория утопала в грязи.
