Через несколько минут Кенникот бросил:
— Довольно! Больше не давай эфира.
Он занялся перевязкой артерии. Его угрюмое спокойствие казалось ей героизмом. Когда он зашил культю, она пробормотала:
— О, я прямо преклоняюсь перед тобой.
Он удивился:
— Почему? Тут нет ничего особенного. Вот если бы как на прошлой неделе… Дай-ка мне еще воды! Да, на прошлой неделе у меня был больной с прободением брюшины, а когда я разрезал, смотрю, — да это язва желудка, о которой я и не подозревал!.. Так-то! Слушай, мне здорово хочется спать. Останемся лучше здесь, домой ехать поздно. И, сдается мне, начинается метель.
IX
Они спали на перине, укрывшись своими шубами. Утром пришлось пробивать лед в кувшине — огромном кувшине с цветами и позолотой.
Предсказанная Кенникотом метель не состоялась. Когда они выехали, было пасмурно и начало теплеть. Проехав около мили, Кэрол заметила, что Кенникот то и дело поглядывает на темное облако, надвигающееся с севера. Он заставил лошадей перейти на быструю рысь. Но, погрузившись в созерцание окружающего мрачного ландшафта. Кэрол забыла о несвойственной мужу торопливости. Бледный снег, колючая щетина прошлогоднего жнивья и мохнатые кусты растворились в серой мгле. Пригорки отбрасывали холодные тени. Ивы вокруг придорожной фермы раскачивались на ветру, и там, где слезла кора, их оголенные стволы белели, как тело прокаженного. Снежные хлопья стали твердыми и острыми. Все кругом приобрело суровый вид, и черная туча с аспидно-серым краем закрыла небо.
— Кажется нам не миновать сильного бурана, — соображал Кенникот. — Впрочем, можно будет заехать к Бену Мак-Гонегалу.
— Буран? Неужели? Ах!.. В детстве буран всегда был для нас забавой. Папа не шел в суд, и мы все смотрели в окно, как несется снег.
— В прерии это плохая забава. Можно сбиться с пути. Замерзнуть насмерть. Нельзя рисковать.
Он прикрикнул на лошадей. Теперь они мчались во весь дух, и коляска подпрыгивала по замерзшим колеям.
Весь воздух вдруг кристаллизовался в большие сырые хлопья. Спины лошадей и бизонья полость покрылись снегом. Лицо Кэрол стало влажным. На тонкой рукоятке кнута появился белый ободок. Похолодало. Снежные хлопья становились все тверже. Они летели почти горизонтально, прилипая к лицу.
В ста шагах Кэрол уже ничего не могла различить.
Кенникот нахмурился. Он нагнулся вперед, крепко держа в меховых рукавицах вожжи. Кэрол была уверена, что он справится, и не волновалась. Он всегда справлялся с трудностями.
Только он был реальностью, весь остальной мир исчез, исчезла обычная жизнь. Они затерялись в бушующей снежной стихии. Кенникот наклонился к жене и крикнул:
— Я отпущу поводья! Лошади сами привезут нас к жилью.
С ужасным толчком коляска накренилась, попав двумя колесами в канаву, но лошади рванули и опять выбрались на дорогу. Кэрол ахнула. Она старалась храбриться, но не выдержала и до подбородка закуталась в шерстяной полог.
Справа как будто зачернела стена.
— Я знаю этот амбар! — прокричал Кенникот.
Он натянул вожжи. Выглянув из-под полога, Кэрол увидела, как он, закусив губу, быстро маневрировал, то опуская, то снова придерживая лошадей.
Он и стали.
— Это ферма. Закутайся в полость и пойдем! — крикнул он.
Вылезть из экипажа было все равно, что нырнуть в ледяную воду, но, почувствовав под собой твердую почву, Кэрол улыбнулась мужу. Ее личико, маленькое и по — детски розовое, выглядывало из-под наброшенной на плечи бизоньей шкуры. В бешеном вихре хлопьев, царапавших и слепивших глаза. Кенникот выпряг лошадей. Потом повернулся, запахнувшись в шубу, и грузно зашагал вперед, держа поводья в руке. Кэрол уцепилась за его рукав. Они подошли к еле заметному в снежном вихре амбару, наружной стеной выходившему прямо на дорогу. Пробираясь вдоль стены, Кенникот нащупал ворота и ввел Кэрол сначала во двор, а потом и в сарай. Внутри было тепло. Внезапная тишина оглушила их. Он заботливо отвел лошадей в стойла. Ноги у Кэрол ломило от холода.
— Побежим в дом! — сказала она.
— Нельзя покамест. Сейчас его не найти. Тут не трудно заблудиться и в десяти шагах от дома. Посидим здесь, возле лошадей. В дом перебежим, когда стихнет буран.
