V
Кэрол встретила в аптекарском магазине Гая Поллока. Он взглянул на нее, как будто имел на это право, и мягко сказал:
— Я совсем не видел вас последнее время!
— Да. Я несколько раз ездила с Уилом за город. Он очень… Вы знаете, люди вроде нас с вами не способны понимать таких, как он. Мы изощряемся в критике и бездельничаем, а он в это время спокойно делает дело.
Она кивнула ему, улыбнулась и занялась покупкой борной кислоты. Он поглядел на нее и тихо вышел.
Когда она заметила, что он исчез, ей стало немного не по себе.
VI
Она соглашалась (иногда) с Кенникотом, что бриться в присутствии жены и надевать корсет в присутствии мужа нисколько не вульгарно, а наоборот, означает здоровую безыскусственность семейной жизни и что напускная стыдливость может только раздражать. Кэрол мало смущало, если он часами сидел в гостиной в одних носках. Но она и слышать не хотела его теорий о том, что «все эти романтические тонкости — сплошной вздор; приятно, пока ухаживаешь, но заниматься такими вещами всю жизнь ни к чему».
Она придумывала всякие сюрпризы, игры, чтобы как — нибудь разнообразить дни. Связала изумительный лиловый шарф и спрятала под его тарелку. Найдя подарок, он смутился и пробормотал:
— Неужели сегодня годовщина свадьбы или что — нибудь такое? Черт, я, кажется, забыл!
Однажды она наполнила термос горячим кофе, уложила в коробку только что испеченные Би пирожки и в три часа дня отправилась к мужу в приемную.
Она спрятала пакеты в передней и заглянула внутрь.
В приемной было неуютно. Кенникот унаследовал кабинет от предшественника и только добавил белый эмалированный операционный стол, стерилизатор, рентгеновский аппарат и портативную пишущую машинку. Приемная состояла из двух комнат: комнаты для ожидания с жесткими стульями, шатким сосновым столом и теми неизвестными журналами с ободранной обложкой, которые можно найти только в приемных у врачей; и комнаты позади нее, которая выходила на Главную улицу и представляла собой одновременно регистратуру, кабинет и операционную, с бактериологической и химической лабораторией в особой нише. Полы в обеих комнатах были дощатые, голые, а мебель темная и облупленная.
Доктора ждали две женщины, сидевшие тихо, словно парализованные, и мужчина в железнодорожной форме, который левой загорелой рукой поддерживал забинтованную правую. Втроем они уставились на Кэрол. Она скромно присела на жесткий стул, чувствуя себя легкомысленной и лишней.
Кенникот появился из внутренней двери, провожая бледного человека с чахлой бороденкой, которого он на ходу утешал:
— Ну, ладно, старина! Избегайте сахара и соблюдайте назначенную диету. Аккуратно принимайте лекарство и покажитесь через неделю. И вот еще что, гм… лучше бы вы пили поменьше пива. Ну, всего доброго!
В его голосе звучала деланная сердечность. Рассеянно взглянул он на Кэрол. Теперь он был медицинской, а не домашней машиной.
— В чем дело, Кэрри?
— Ничего спешного. Просто зашла повидать тебя.
— Так, так…
Ей стало жаль себя. Он не отгадал, что это был сюрприз, и она изведала блаженство мучеников, храбро добавив:
— Да ничего особенного! Если ты долго будешь занят, я пойду домой.
Но пока она ждала, жалость к себе сменилась в ней негодованием против себя же. Впервые разглядела она комнату ожидания. Ну, конечно, дома у доктора должны быть японские ткани на стенах, широкий диван и электрический вентилятор, а вот для больных, усталых, простых людей, которые служат в сущности единственным источником и единственным оправданием докторского существования, сойдет любая дыра. Нет, ей не в чем упрекать Кенникота. Его не оскорбляли эти обветшалые стулья. Он притерпелся к ним, как притерпелись и пациенты. Это ее упущение, ее недосмотр, а она-то еще ходит разглагольствует о перестройке всего города!
Когда больные ушли, она внесла свои пакетики.
— Что это такое? — удивился Кенникот.
— Повернись спиной! Смотри в окно!
Он послушался, не особенно рассердившись. Когда она крикнула «готово!», стол в кабинете был весь заставлен яствами: пирожками и леденцами; посреди возвышался термос с горячим кофе.
Его широкое лицо просияло.
