Я все еще стоял тут, пораженный тем, что происходило на моих глазах. Те, кто отходил направо, отправлялись в лес смерти, попавших в левую очередь гнали в огромные концлагеря, которые они сами для себя строили. Я застыл посередине и ждал своей участи.
Время от времени немец, который спас мне жизнь, ободряюще улыбался — обо мне он, выходит, не забыл. Подошел немецкий унтер-офицер. «Господин унтер-офицер, среди этих отбросов человечества мы нашли молодого немца», — отрапортовал солдат. Унтер-офицер добродушно улыбнулся.
Важной задачей национал-социалистов было вернуть всех немцев в рейх. Выполняли ее солдаты с патриотической гордостью. Еще далеко до той поры, когда они доберутся до тысяч поволжских немцев. А тут «первая ласточка». Час спустя мимо проезжал бронетранспортер, полный вооруженных солдат. Унтер-офицер его остановил, перекинулся парой слов с гауптманом[7] и сказал, что я должен сесть на борт.
Солдаты мне улыбались. Один из них сфотографировал эту сцену, не предполагая, какой это будет редкий снимок. Только в 1987 году, через 45 лет, я держал его в руках. Нашел его в Любеке, у Эренфрида Вайдеманна, того самого солдата.
После того как меня втиснули внутрь, проехал тягач. Визг гусениц заглушил выстрелы в лесу, а облака пыли скрыли от меня бесчисленных людей, которые шли навстречу своей судьбе.
Занавес опустился и поднялся вновь — началось путешествие в неизвестное будущее.
Я крепко держался руками и ногами за борт вражеской машины — падение было бы фатальным. Поездка продолжалась недолго. Мы быстро добрались до расположения танкового отряда 12-й танковой дивизии.
Старший фельдфебель отряда, 40-летний берлинец по имени Хаас, сердечно меня принял. Он отпустил несколько сочувственных слов по поводу моего несколько смущенного состояния, растерянности из-за пережитого кошмара, который мне пришлось пережить, и обещал обо мне позаботиться. Я действительно был истощен, голоден, в порванной одежде, так как во время моего слишком торопливого побега вынужден был ползти через заросли кустарника по каменистой местности.
Молодому солдату было велено принести мне еду. Никогда не забуду, с каким аппетитом я смёл целую тарелку бутербродов. Другому солдату было приказано обеспечить меня обмундированием, сапогами и формой самого маленького размера.
Насытившись и помывшись, я влез в униформу, заготовленную для меня вермахтом. До сих пор у меня остается впечатление, что в том кошмаре я участвовал помимо своей воли, словно был статистом. Как будто насчет моей судьбы все было предопределено, и ангел-хранитель своими крылами укрыл меня и спас, ниспослав мне подходящие слова и поведение.
Я осматривал себя в зеркале заднего вида стоящей рядом машины. На своей груди я увидел значок с прусским орлом, держащим в хищных когтях свастику. Меня попросили примерить фуражку с черно-бело-красными полосками, и это меня окончательно отрезвило. Я считал, что выгляжу ужасно. Вокруг меня, маленького Соломона, шла кровожадная война, а я влез в нацистскую униформу. Это как холодной водой окатило меня с ног до головы. Ситуация была напряженной, я просто не знал, как себя вести.
Я боялся сам себя и тех, кто меня окружал. И неизвестно еще, кого больше. Я, еврейский ребенок, пребывал среди своих злейших врагов и должен был приложить все свои силы, чтобы сберечь нервы и препятствовать тому, чтобы опасная правда вышла на свет.
Раньше я спасался от фашистов бегством со смертельным страхом в груди и с бледным от страха лицом. А теперь я находился в их лагере, носил их форму и должен был демонстрировать всем своим видом, что наконец добрался до безопасного места и рад возвращению на родину. Зеркало отразило форму на моем худом теле — а ведь от нее бежал я из Пайне, из Лодзи, из детского дома. Не кошмарный ли это сон, от которого я вот-вот очнусь? Нет, открыв глаза, вижу, что все это наяву — как бы я ни отказывался в это верить. Такой поворот сюжета невозможно было придумать даже в самой сумасбродной фантазии. Чувствовал я себя подобно овце, брошенной в пещеру льва. Через несколько долгих минут я преодолел шок от внезапной перемены.
