Второй «заход» на Дарданеллы предполагался через саму Турцию. Карсское соглашение 1921 г. оставалось для Сталина головной болью. Директивы, правда, ограничивались формулой озабоченности «вопросом о Турции и ее судьбах»; в пункте четвертом подчеркивался напряженный характер советско-турецких отношений и отсутствие договорных отношений. Этот пункт имел в виду записку, которая была вручена 4 ноября 1940 г. послу Турции в Москве А. Актаю. В ней, отвечая на запрос Турции по поводу обострения ситуации на Балканах, СССР выразил «недоумение» по поводу запроса Турции, сможет ли СССР оказать ей помощь. Между СССР и Турцией, напоминали в Москве, «не существует пакта о взаимопомощи».
Этот ответ не был лишен цинизма. Переговоры о пакте тянулись еще с сентября 1939 г., когда вспыхнула Вторая мировая война. 8 сентября 1939 г. Турция предложила свой проект договора. Вместо нового договора Москве предлагалось подтвердить старый договор о дружбе и нейтралитете 1925 г. Затем в Москве состоялись переговоры, которые закончились безрезультатно. Советская сторона сделала условием заключения договора о взаимопомощи подписание протокола о проливах, в котором Турция должна была дать гарантии неиспользования проливов «агрессивными державами», под которыми тогда подразумевались Англия и Франция. Советская дипломатия утверждала, что если Англия и Франция начнут агрессию против проливов, то тем самым СССР окажется втянутым в войну против Германии и Италии. Конечно, это было нежелательным для Москвы.
Вокруг Турции в 1940 г. шла сложная дипломатическая игра, в которой участвовали и державы «оси», и Англия, и, разумеется, СССР. Отправляясь в Берлин, Молотов делал серьезную заявку на удовлетворение своих интересов в Турции со стороны Германии: они касались в первую очередь проливов, но не только их. Как явствует из дополнительных указаний Сталина, Молотову давались полномочия на обсуждение вопроса о разделе Турции. Возможно, сыграли роль и донесения советской разведки на этот счет. Нетрудно догадаться, что могла обсуждаться перспектива раздела Турции между Болгарией (восточная часть, советские базы на проливе) и Советским Союзом. Об умонастроениях Сталина того времени достаточно ясно говорят его слова, сказанные Димитрову 25 ноября 1940 г.: «Мы турок выгоним в Азию. Какая это Турция? Там два миллиона грузин, полтора миллиона армян, один миллион курдов и т. д. Турок только 6-7 миллионов».
Другое дело, что Сталин ошибался в подобных расчетах. Во-первых, против советских баз в Дарданеллах категорически протестовала Италия. Во-вторых, сам Гитлер считал необходимым «отвлечь» СССР от проливов в сторону Индии (в беседе с Муссолини 28 октября 1940 г.). Впоследствии Гитлер говорил туркам, что во время бесед с Молотовым он «воспрепятствовал ликвидации Россией Болгарии и Турции». Но это было не единственное заблуждение Сталина перед берлинской поездкой Молотова!
О том, как значительны были аппетиты Сталина (или о том, чем он собирался привлечь Гитлера к продолжению советско-германского сотрудничества), красноречиво говорит третий пункт: «Транзит Германия — Япония — наша могучая позиция». Для Японии у Сталина был приготовлен «подарок» — согласие на включение Индонезии в японскую сферу влияния, оставление за Японией Маньчжоу-Го.
Чтобы заинтересовать Гитлера будущим четырехсторонним соглашением, была предложена «открытая декларация» о совместной гарантии Британской империи. Как явствует из текста, этот пункт — в отличие от других — был конкретизирован и предусматривал гарантии, видимо четырехсторонние, на следующих условиях:
— невмешательство в европейские дела;
— уход из Гибралтара и Египта;
— возвращение бывших немецких колоний;
— отказ от подмандатных территорий.
Очевидно, эта программа не была окончательной, так как в тексте сначала предусматривалось «немедленное предоставление» Индии статута доминиона, но затем эта фраза по дополнительному указанию была вычеркнута. Откуда могли черпать Сталин и Молотов свое «вдохновение», цинизм которого прекрасно оттенял недавние (до визита) заверения Майского и Вышинского о том, что СССР стремится к улучшению отношений с Англией, а она сего не желает?
