Согласившись с Шуленбургом об отсутствии у нас с Германией серьезных коренных противоречий и повторив ему то, что я сказал Вайцзеккеру о совместимости идеологических противоречий с хорошими дипломатическими отношениями, я заметил лишь, что опасения германского правительства нарваться на афронт, заговорив об улучшении отношений с нами, нельзя считать обоснованными. Каково бы ни было наше отношение к конкретным вопросам, которые могут быть нам поставлены с германской стороны, Советское правительство никогда не встречает плохо инициативу к улучшению отношений, откуда бы таковая ни исходила; опасаться, что мы злоупотребим подобным эвентуальным шагом германского правительства, не следует. Мы имеем больше оснований для скептицизма, т. к. считаем (я привел примеры), что ухудшение отношений, последовавшее за приходом Гитлера к власти, создалось исключительно по инициативе германской стороны. Естественно поэтому, что у нас считают, что инициатива к улучшению должна исходить от Германии (все это я говорил, подчеркивая, что это лишь мои предположения, т. к. никаких прямых указаний у меня нет).
Шуленбург сказал, что он отлично понимает мотивы, которыми могут руководствоваться у нас, недоверчиво относясь к германским намерениям улучшить отношения. Он уверял, однако, что эти намерения достаточно серьезны. С Гитлером он, правда, не видался, но долго говорил с Риббентропом, который в точности отражает настроения фюрера. Прося меня быть конфиденциальным, Шуленбург передал следующие сентенции Риббентропа: «Англии и Франции мы не боимся. У нас мощная линия укреплений, через которую мы их не пропустим. Но договориться с Россией имеет смысл». Шуленбург считает, что Гитлер думает именно так. Сам Шуленбург хотел уже ехать в Москву, но Риббентроп задержал его в расчете на то, что его захочет повидать фюрер».
В «дневнике» наиболее подробно воспроизведена встреча Астахова, состоявшаяся 26 июля 1939 года в отдельном кабинете известного берлинского ресторана «Эвест». С советской стороны на ней были Астахов и заместитель торгпреда Бабарин, с немецкой — Карл Шнурре и молодой сотрудник экономической референтуры Вальтер Шмид. Такая «парная» структура была принята: она позволяла более полно и быстро записать содержание беседы. Длилась она более трех часов. К сожалению, положение сторон было различным. Шнурре имел точные указания Риббентропа и Вайцзеккера, Астахов же — никаких. Он руководствовался лишь здравым смыслом, желая получить наиболее полное представление о немецких намерениях. Было лишь известно, что в Москве позитивно отнеслись к немецким уступкам в торгово-кредитных делах.
Сперва речь шла о делах торговых. Шнурре продолжал давний торг, говоря о нехватке у Германии цветных металлов. Сам по себе торговый договор, заметил он, особой экономической ценности не имеет, и Германия стремится к нему из-за политических соображений. К их изложению он сразу перешел.
— Руководители германской политики исполнены самого серьезного намерения нормализовать и улучшить отношения. Германия открывает дверь для разговоров на эту тему…
Шнурре назвал конкретные темы: Прибалтика, Польша, Румыния, где Германия готова отказаться от «всяких посягательств», как она отказалась от идеи создания Карпатской Украины. Более того, речь может идти о самом широком аспекте, а именно: о том, чтобы СССР не становился на сторону Англии и Польши. Главный враг Германии — Англия, не желающая вернуть бывшие немецкие колонии. С Польшей примирения быть не может, Данциг должен быть возвращен.
Шнурре повторил уже знакомую Астахову формулу Вайцзеккера, согласно которой для СССР в «германской лавке есть все товары». Астахов переспросил:
— А какие могут быть гарантии, что подобные высказывания являются не личной точкой зрения Шнурре, а отражают настроения высших сфер?
— Нежели вы думаете, — ответил Шнурре, — что я стал бы говорить вам все это, не имея на это прямых указаний свыше? Именно такой точки зрения придерживается Риббентроп, который в точности знает мысли фюрера. Мы готовы дать любые гарантии.
Тут он перешел в контратаку:
