Деятельность Астахова запечатлена специфическим образом. В архиве Наркоминдела сохранился т. н. «дневник Г. А. Астахова» — его записи периода работы в Германии. Собственно говоря, это не был дневник в общепринятом смысле слова. В советской (да и не только советской) дипломатической службе был принят порядок, согласно которому любой дипломат, проведя сколько-нибудь важную беседу, должен был ее записать и оформить в качестве документа, получавшего заголовок: «Из дневника (имярек)». Астахов был очень аккуратен, записывая и соответственно оформляя свои многочисленные беседы. Круг его собеседников был очень широк: официальные чины министерства иностранных дел, дипломаты других стран, иностранные и немецкие журналисты. Наиболее важные записи он оформлял отдельно, другие — суммировал и представлял в Москву в сводном документе. Так и возник «дневник Г. А. Астахова».
По записям Астахова можно составить себе живое представление о политической жизни Германии 1939 года. Но они приобретали особое значение, когда именно в них стала отражаться новая и непривычная для советских дипломатов линия немецкой внешней политики. Это было вполне логично: для чинов немецкого МИДа образованный, знающий языки Астахов был самым лучшим адресатом. Посол Мерекалов для доверительных бесед был непригоден, впрочем, он это понимал и на важные встречи брал с собой того же Астахова. Так само собой получалось, что статс-секретарь Эрнст фон Вайцзеккер, заместитель заведующего отделом печати Браун фон Штумм, заведующий восточноевропейской референтурой Карл Шнурре и даже сам Риббентроп стали постоянными «информаторами» Астахова.
Москва оценила эту новую функцию советника. Сообщения Астахова поступали в разном виде: сначала Молотову приходила шифротелеграмма с кратким изложением беседы. Ее Астахов направлял Сталину. Через несколько дней дипкурьер привозил полный текст. Его также представляли Сталину. Например, когда 30 мая Вайцзеккер сделал Астахову прямое предложение о будущем германо-советском политическом компромиссе, шифровка оказалась у Сталина уже вечером 30 мая — ее текст был разослан 31 мая со сталинской резолюцией «Вне очереди» Ворошилову, Молотову, Микояну и другим. 2 июня пришел полный текст, Молотов также представил его Сталину.
Надо отдать справедливость Астахову: при том, что он скептически и даже критически воспринял авансы Риббентропа, Вайцзеккера, Шнурре и иже с ними, он полностью и с точностью их воспроизводил, доводя до Москвы немецкие намерения в оригинальном виде.
Одна из интересных записей в «дневнике Астахова» относится к 17 апреля 1939 г. Хотя это не его беседа, а беседа полпреда Мерекалова со статс-секретарем Вайцзеккером, живая запись, сделанная Астаховым, вполне литературна.
«17 апреля 1939 г.
Секретно
Вначале беседа касается вопроса об отказе завода Шкода по распоряжению военных властей выполнять заказы торгпредства. Вайцзеккер высказывает предположение, что это распоряжение связано с военным положением и носит преходящий характер. Он сомневается, чтобы эта мера была направлена только против СССР, но выяснит это. В общем обещает изучить это дело, связаться с заинтересованными органами (военными и экономическими) и затем дать окончательный ответ. В порядке гипотезы он высказывает предположение, что экономические органы будут за выполнение контракта, военные же будут против. Со стороны военных, естественно, может быть поставлен вопрос: «можно ли давать СССР зенитные орудия, если Советское правительство ведет переговоры об участии в воздушном пакте против Германии»… Впрочем Вайцзеккер, резервируя окончательный ответ, высказывает надежду на возможность положительного разрешения вопроса.
После обмена репликами разговор переходит на темы общеполитического порядка. Вайцзеккер говорит, что он охотно готов обменяться мнениями об общеполитическом положении и ответить на все интересующие полпреда вопросы.
Полпред ставит вопрос о состоянии германо-французских отношений.
Вайцзеккер — Мы ничего не хотим от Франции и недоумеваем, почему она враждебно относится к нам.
