Содержалась в официальном сообщении и информация о принадлежности Люббе к коммунистической партии, якобы при аресте у него в кармане был найден соответствующий документ, подтверждающий это — членский билет. Входе процесса выяснилось, что никакого билета при себе у обвиняемого не было, сам же он твердо заявил, что ни в какой партии не состоит.
Не соответствовало действительности и утверждение властей о том, что Люббе признался в своих связях с социал-демократическими кругами Германии.
В ходе следственного эксперимента на месте происшествия было установлено, что осуществить одновременный поджог нескольких помещений Рейхстага, а именно так можно объяснить скорость распространения огня, в одиночку невозможно.
Уже в то время существовали и были доступны общественности многочисленные свидетельства того, что поджог был устроен самими национал-социалистами. Всех их обобщил и представил в виде меморандума депутат рейхстага от Немецкой националистической народной партии доктор Эрнст Оберфорен, разославший документ нескольким своим близким друзьям и соратникам по партии. Документ попал в руки западной прессы и был опубликован. В мае того же, 1933 года, Оберфорена обнаружили мертвым в городе Киль на севере Германии. По сообщениям полиции — покончил жизнь самоубийством.
Позже широкую известность получила история уголовника, а по совместительству и активного члена СА, Ралля, утверждавшего, что он входил в команду штурмовиков, как раз и занимавшуюся поджогом Рейхстага. Ралль описывал события в таких деталях, что сомневаться в правдивости его слов было сложно. В результате труп уголовника-штурмовика был неожиданно найден простым немецким фермером на своем поле в ходе обычных посевных работ.
Так или иначе, национал-социалисты получили предлог для расправы со своими главными политическими противниками и врагами — коммунистами. В тот же вечер, 27 февраля, прокатилась волна арестов. В общей сложности было задержано полторы тысячи левых. Причем, ордера на их арест были выписаны еще за несколько дней до поджога Рейхстага и лежали до поры до времени в полицейских участках без проставленной даты.
Уже 28 февраля президент Гинденбург издал свой второй за месяц чрезвычайный декрет, нивелирующий права немцев, гарантированные конституцией — «В защиту народа и государства». Он так и не был отменен, и, опираясь именно на этот документ, с 1933 по 1945 год действовало гестапо и другие ведомства гитлеровской Германии.
Недействительными были объявлены сразу несколько статей основного закона. Как гласил декрет, «…и за пределами законных ограничений допустимы ограничения личной свободы, права свободно выражать свое мнение, включая свободу печати, свободу союзов и собраний, тайны почтовой и телеграфной переписки и телефонных переговоров, постановления об обысках к конфискациям, а также ограничения собственности..». Наказания за нарушение запретов декрета были очень суровыми.
В то же день вышел и другой декрет — «Против измены германскому народу и преступных происков». За первое полагалась смертная казнь, за второе — каторжные работы.
Меры, описанные в увидевших свет документах, подразумевали введение чрезвычайного положения и передачи власти военным, но национал-социалисты сослались на то, что те не должны вмешиваться во внутригосударственные дела, поэтому все полномочия перешли в руки полиции.
В результате полиция продолжила аресты коммунистов, в том числе и депутатов коммунистической фракции Рейхстага, начатые еще накануне, и распространила их на социал-демократических политиков и журналистов. Были закрыты все коммунистические газеты.
На социал-демократическую прессу наложили двухнедельных запрет на выпуск — как раз на период проведения выборов и сразу после них (удобнее было скрывать злоупотребления НСДАП на избирательных участках и входе подсчета голосов).
Мотивировали власти свое решение тем, что «поджигатель» Люббе, якобы, признался в своих связях с немецкой социал-демократией, что было абсолютной ложью. Запрет на выпуск все время продлевался до тех пор, пока газеты не разорялись или не оказывались под контролем самих национал-социалистов.
