Затем плавно подходило обеденное время, и мы спускались в столовую. По причине субсидированных цен в ней постоянно толпился народ: в основном друзья и родственники небожителей, всеми правдами и неправдами снабженные соответствующими пропусками. Иногда заглядывали и сами «постоянные» — проверить, соответствует ли размер и качество шницелей результатам последнего профсоюзного соглашения. После обеда я возвращался в свое рабочее кресло и дремал с полчасика, набираясь сил перед самым приятным этапом — кружками по интересам. Заботясь о том, чтобы работа содержала как можно меньше элементов беззастенчивой эксплуатации человека человеком, профсоюз организовал для служащих с десяток различных секций — разумеется, в рабочее время. Лично я регулярно посещал китайскую гимнастику, занятия индийской медитацией и курс практической магии, а также всерьез подумывал о танцах живота.
К трем, слегка подустав, я возвращался на место — как раз ко второму пришествию пресвятой Жаннет с ее чайной тележкой. Усевшись рядом с Гиршуни, она слово в слово повторяла свои утренние жалобы. К исходу первого месяца я выучил их настолько, что затыкать уши было бесполезно: я слышал, даже не слыша. В четыре полный свершений рабочий день заканчивался, и мы с Гиршуни отправлялись по домам, укрепленные гимнастикой, просветленные медитацией и полусумасшедшие от вынужденного, я бы даже сказал, насильственного безделья.
Почему я не сбежал оттуда сразу? Что держало меня в этом странном вертепе социалистического сюрреализма? — Не знаю. Честно говоря, сначала и бежать-то было особо некуда, разве что на улицу: для поисков настоящей работы следовало прежде подучить язык, осмотреться, освоиться. А потом уход стал казаться глупым: ну какой дурак станет дергаться, когда до перехода в статус небожителей — рукой подать? Вот получим «постоянство», а там посмотрим… — так или примерно так рассуждал я тогда. Но «постоянства» все не давали и не давали. К исходу третьего года мне стало ясно, что одуревшие мозги находятся на пороге необратимых изменений: я поймал себя на том, что с интересом слушаю ежедневные жалобы Жаннет. Линять! — решил я. — Немедленно линять! И вот тут-то, когда я уже окончательно собрался уходить, нам вдруг дали работу. Ту самую, настоящую работу, пережиток варварской античеловеческой капиталистической формации.
Отчего это случилось? Как произошло? — Трудно сказать. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, заключается в том, что уж больно область была новой, незнакомой: интернет. Нет сомнения, что и ей уготавливалось в нашей конторе самое что ни на есть светлое соцбудущее, но пока что… Пока это будущее еще не наступило, интернету предстояло честно пройти весь предусмотренный марксизмом путь общественного развития, начиная… гм… ну, скажем, с рабовладения. На роль рабов вызвались мы с Аркадием Гиршуни: я — радостно, он — наверное, за компанию. «Почему рабы? — спросит кто-нибудь. — Разве вы не получали зарплату?»
Получать-то получали, но совсем за другое: за своевременный приход и уход, за чаепитие, за посещение столовой и кружков по интересам… А вот интернетом мы занимались абсолютно бесплатно. То есть работали задарма, как наши предки на пирамидах.
Формально в наши обязанности входило обеспечение компьютерной безопасности, то есть охрана внутренних секретов учреждения от посягательств злоумышленных интернетовских хакеров. Секретов! Смех, да и только. О каких секретах могла идти речь, если организация не производила ничего, кроме сотни подписей в неделю? Но, видимо, этот факт и представлял собой самый большой секрет: известно, что тщательнее всего охраняется именно информация о том, что охранять, в общем, нечего.
Что ж, нечего — так нечего. От нечего делать мы и впрямь построили превосходную систему защиты. Денег никто не жалел; по первому требованию закупались дорогие устройства, программы, сервера — все, о чем только могли помыслить наши распаленные вседозволенностью головы. Мы разделили внутреннюю сеть непроходимыми брандмауэрами на небольшие полуавтономные сегменты; десятки внимательных датчиков круглосуточно анализировали каждый пролетный байт; любое отклонение от нормы фиксировалось центральной системой контроля и вызывало немедленную защитную реакцию; обмен данными шифровался; коды и пароли менялись часто и бессистемно… Это была поистине неприступная крепость! Крепость, защищающая звенящую пустоту, ноль, зеро, гурништ.
