— Чего ты боишься, параноик? Ты ведь больше всего на свете хочешь узнать продолжение. Тогда зачем вилять, кружить вокруг да около? Заходи уже в эти чертовы блоги, заходи…
— Вот еще! Опять снова-здорово? Ты ведь не хотел, ты ведь дал себе слово, ты ведь поклялся бросить раз и навсегда, причем не так давно — не далее как сегодня утром.
— Подумаешь, поклялся… чушь это все, мелочь, не стоит клятв и прочих переживаний. Можно подумать, будто там кроется какая-то опасность! Болтовня, обычная болтовня, графоманская писанина… нельзя же придавать ей такое значение. Просто войди и посмотри. Ну?.. просто войди и…
Я потянулся к мышке, но тут же поймал себя за руку, встал, пометался по комнате под недоумевающим взглядом Гиршуни, снова вышел в коридор. Никогда еще борьба с самим собой не выглядела такой невыносимо глупой. И ведь действительно, было бы о чем так страдать… За стол я вернулся с таким решительным видом, что Гиршуни высунулся из-за монитора и спросил, не случилось ли чего.
— Все в порядке, Аркадий, — рассеянно отвечал я, заходя в его частный блог. — Все прекрасно, лучше не бывает.
Гиршунин блог и в самом деле не давал повода для беспокойства, хотя, читая его, я немало подивился разности наших восприятий. Впрочем, с другой стороны, удивляться было нечему: все-таки он был сумасшедшим ушастым сусликом, а я — нормальным человеком.
В блогах Машеньки и Антиопы никаких изменений не произошло. Вообще, они давно уже не проявлялись — ни записями, ни комментариями… Неужели надоело? А может, обнаружили, что за ними подсматривает муж и папаша?
Жуглан тоже не успел написать ничего новенького. Он и раньше в основном комментировал, а в своем дневнике писал относительно редко. Жуглан, Жуглан… по-видимому, я все-таки ошибся, и интернетовский персонаж не имел ничего общего с моим бывшим кентом. То есть что-то общее, конечно, имел — а иначе откуда он мог бы знать историю про Нору? Но главное, что общность эта никоим образом не означала идентичность. Жугланом мог быть, например, какой-нибудь американский приятель Ореха, слышавший от него или просто наблюдавший вблизи эту историю. Просто услышал, подсмотрел, а потом решил выдать за происшедшее непосредственно с ним — разве мало таких случаев бывает? Да сколько угодно… Я посмотрел на руку и обнаружил, что она дрожит. Что такое? Почему?
— Да потому, что больше ты уже не можешь оттягивать. Потому, что очередь дошла до Милонгеры. Ты ведь боялся открыть именно ее дневник, не правда ли? Ты ведь именно поэтому так долго не заходил в интернет… ну признайся уже, признайся… Так?
— Так.
— Ну а коли так, то открывай уже, не тяни. Посмотри, не совершила ли эта полоумная еще какое-нибудь виртуальное убийство. А то и сразу два. С нее ведь станется, не так ли?
— Так.
— Слушай, кончай такать, как старые ходики. Открывай.
Я глубоко вдохнул и вошел в частный дневник Милонгеры — словно нырнул в омут. И прочитал эту запись. Она поджидала меня все эти дни, как страшное чудовище в том самом омуте, как грабитель за углом, как расстрельная команда во дворе. Значит, эта сумасшедшая сволочь все-таки убила его! Убила! А я чувствовал заранее, что это должно случиться, и не смог помешать! Проклятье!
Но самой тревожной была эта деталь с карандашом. Изгрызанный карандаш, верная примета и визитная карточка Грецкого… могло ли такое быть, чтобы неизвестный Жуглан настолько далеко зашел в своем самозванстве, в своем копировании ореховских привычек? Если да, то речь шла о настоящей мании. Необходимо срочно позвонить Ореху, убедиться, что он жив и здоров… Я потянулся к телефону, но тут же остановился. Во-первых, разница во времени… во-вторых и в-главных, мне ужасно мешало присутствие Гиршуни. Не знаю почему, но факт — я просто не мог спрашивать Грецкого, все ли с ним в порядке, когда передо мной торчат из-за монитора эти проклятые сусличьи уши!
Я с трудом дождался гиршуниного ухода. Было около пяти вечера, когда я начал звонить. Мобильник Ореха не отвечал, рабочий телефон тоже, зато дома сразу сняли трубку.
— Нет, — произнес бесстрастный мужской голос. — Мистера Грецкого нету.
