С сухой погодой почему-то не материализовалось, зато с москитами – вполне. Не успело стемнеть, как они вынудили его отказаться от мысли ночевать под крылом. Он сбежал в кабину, закрыл фонарь от этих кровопийц поплотнее и устроился на заднем сиденье слева, вытянулся, насколько это было возможно, упираясь ногами в нишу педали руля направления.
Чтобы скоротать время, стал с ручным фонариком читать «Руководство пилота Бич Т-34», двести четырнадцать страниц захватывающего текста с фотографиями. Успел прочитать тридцать три страницы, пока свет не потускнел и батарейки не сдохли окончательно.
Один, тесно, жарко, влажно, темно; десять часов до рассвета. Ты это имел в виду, когда принимал установку изменить мир вокруг тебя?
Ты не давал установку на удобную постель каждую ночь, сказал кто-то. Ты давал установку на другой мир, – мир, который был бы, по-твоему, настоящим. Получи. Если не хотел трудностей, надо было так и сказать. Если не хотел неудобств, надо было это уточнить.
Он подумал, не поискать ли запасные батарейки для фонарика и не добавить ли к списку установок «Я не буду испытывать неудобств». Один, в жаре, в тесноте, взмокнув и почти задыхаясь в закрытой кабине, он улыбнулся при мысли об изменении списка установок самогипноза.
У Меня Всегда Будет Полно Прекрасной Еды, и, кстати, Я Всегда Буду Спать По Утрам, Сколько Хочу, Мне Никогда Не Нужно Будет Выносить Мусор и Оплачивать Счета.
Тот, кто расположился бы на ночевку поблизости, услышал бы в ночи, как он смеется.
Он почти запомнил сон, но не совсем. За час до восхода пилот заснул. Он снова ходил в школу, во всяком случае, он был в пустом помещении, уставленном классными досками.
На досках были тысячи слов, но все затертые, ряд за рядом следы стертых, написанных мелом слов. Прежде чем проснуться, он увидел одну доску, с одним словом, но не написанным мелом, а высеченным в камне: ЖИЗНЬ.
У него было полсекунды, чтобы увидеть его, прежде чем доски закружились и исчезли, а он проснулся с началом рассвета, слегка окрасившим чистое темное небо на востоке.
Джейми Форбс был человеком, который не помнит своих снов, поэтому он вцепился в этот последний фрагмент и держал его в памяти, пока тот не растворился в рассвете.
Сон – ответ на мой вопрос. Наконец-то!
Теперь, удерживая ответ, он стал искать вопрос. Жизнь, думал он. Жизнь-жизнь-жизнь… Мне записать? Чувствуя себя глуповато, Форбс разложил карту на консоли правой панели и вывел на ней:
Жизнь.
Казалось очень важным помнить это. Минута за минутой, это выглядело все глупее. Жизнь. Ладно. Секунды тикали. «Ладно» стало «И что теперь», а потом «Ну и что?». Жизнь. Хорошее слово, но немного не хватает контекста.
Он выбрался из кабины на свежий воздух, москиты исчезли, кренделек превратился в сухарик. От крыла до земли было два фута, ему показалось, все четыре.
Уф, ну и ночка. Боже, как сковало и как ноет все тело!
На рассвете, прежде чем принять свои оковы за реальность… НЕТ! Я не стану повторять за тобой! Я отвергаю твою дурацкую установку насчет моих ощущений я не стану убеждать себя будто я болен ограничен несчастен. Вовсе я не скован… наоборот. Я идеальное выражение идеальной жизни, здесь и сейчас. Этим утром я гибок, как змея. Ноль боли, ноль дискомфорта. Я прекрасно себя чувствую, полон энергии, умен, бдителен, отдохнул и готов к полету!
С одной стороны, он отдавал себе отчет, что играет в разгипнотизирование, с другой – надеялся, что это сработает.
К его изумлению, сработало. Одеревенение исчезло, испарилось в первую же половину первой секунды, когда он отогнал установку вместо того, чтобы прижать к своей шее, как какого-то приятеля-вампира.
Перед самым восходом он попробовал как обычно пройтись, и словно произошло какое-то чудесное библейское исцеление – он мог идти легко, свободно и естественно.
Аплодисменты с внутренней галерки. Результат поразительный, все произошло рефлекторно: почти мгновенное отрицание негативной установки, утверждение истинной природы, установка растворилась в лимбе отрицания, способность ходить восстановилась за секунды.
