— Не стоит, Ольга Петровна, — возразил Владимир Викентьевич. — Думаю, нам пора возвращаться.
— Но как же чай? Лизе непременно нужно выпить у нас чаю. — Оленька вцепилась теперь уже в мою руку. Какие-то совсем не хомяковские у неё ухватки. Может, там гибрид с клещом? Этакие клещевые хомяки… — Успокоиться перед дорогой.
— Она успокоится по дороге, — непреклонно заявил целитель и взялся за мою свободную руку.
Хватка у него была не слабее оленькиной, так что я начала опасаться, что меня сейчас просто разорвут на две половинки. И не просто опасаться, а паниковать: Велес же сказал, что со смертью этого тела умру и я, а смерть сейчас подобралась весьма близко.
— Но я ей хотела показать наш дом.
— В другой раз покажете, Ольга Петровна. Елизавета Дмитриевна, идёмте. Вы и без того потратили непозволительно много времени на чужой клан.
— Это чужой клан потратил на меня непозволительно много времени, — возразила я. — В то время как тот, который должен был обо мне заботиться, от меня отказался, не так ли, Владимир Викентьевич?
— Вот именно, — сурово сказала Оленька. — Ближе нас у Лизы никого нет.
— Ольга Петровна, у вас завтра уроки. Вы к ним готовы? — вкрадчиво спросил Владимир Викентьевич.
В глазах Оленьки сразу же появилась обречённость. К урокам она явно не готовилась и хотела оттянуть этот неприятный момент как можно дальше.
— Мы занимались куда более важным делом, чем решение каких-то жалких задач, — запротестовала она почти без задора.
— Ещё по немецкому упражнения, — напомнила я.
— Ах, Лиза, к чему какая-то ерунда, когда у тебя такие проблемы?
Оленька всплеснула руками, и целитель этим воспользовался, почти задвинув меня за себя. Я не сопротивлялась: мне и самой хотелось как можно быстрее уехать.
— Нужно, чтобы проблемы появились ещё и у вас, Ольга Петровна? Николай Петрович, мы с Елизаветой Дмитриевной вам весьма благодарны и за помощь, и за гостеприимство, но увы, мы вынуждены вас покинуть.
Владимир Викентьевич словесами мог разбрасываться ещё долго, но и без того стало понятно, что битву за моё тело он уже выиграл: Оленька выглядела несчастной и смирившейся и наверняка сейчас больше думала о задании Андрея Андреевича, чем о моих проблемах, тем более что любопытство её в части разговора с Велесом никто не удовлетворит.
Выехали мы все вместе: я в экипаже Владимира Викентьевича, Николай с сестрой, донельзя обиженной на несправедливость бытия, в его автомобиле. Такой расклад меня сейчас полностью устраивал: я не была настроена на беседу, в которую меня непременно вовлекла бы Оленька, сиди мы с ней рядом. Целитель же молчал и смотрел строго в спину кучера, лишь изредка поворачивался, то ли контролируя, едут ли за нами Хомяковы, то ли надеясь, что они от нас отстали.
При таких условиях думать я могла и без того, чтобы запираться в своей комнате. Главное, чтобы не отвлекали. Сейчас волновал меня не загадочный договор с загадочным богом. Всё равно, пока не придёт время, я ничего о нём не узнаю, гадай не гадай. А как придёт — ко мне вернётся память и тогда я буду точно знать, что кому и зачем пообещала.
Но память той Лизы ко мне не вернётся, а значит, никто мне на блюдечке не преподнесёт причины нападения на семью Седых. А ведь сейчас это знание — вопрос уже моей безопасности. Велес сказал, что та Лиза умерла из-за предательства близкого человека. Предательства, которое имело очень серьёзные последствия и наверняка будет иметь для меня. Но кто он? Или она? Сколько было близких людей у Той Лизы? Мама? Оленька? Юрий? Владимир Викентьевич? Кто-то ещё? И были ли двое последних близкими? Почему бы богу не сказать более определённо хотя бы в вопросе предательства? А то теперь ждать непонятно откуда удара… Или то, что я потеряла память, меня защищает от нового нападения? В любом случае пока предатель как-то себя не проявит, я ничего не узнаю. Хотя в свете всего, что рассказал Николай, Владимир Викентьевич выглядит крайне подозрительно. Но какие у него могут быть мотивы?
Хомяковы проводили нас до самого дома Владимира Викентьевича, причём Николай вышел, чтобы попрощаться, Оленька лишь грустно помахала из машины. Николай чуть задержал мою руку в своей после ставшего уже традиционным поцелуя и сказал:
