Сейчас я жила жизнью Лизы, но ведь у меня была совсем другая жизнь, а в ней некий договор, по которому моя душа отправилась сюда. Что я должна сделать или уже сделала? У меня не было ни малейших догадок, память представляла из себя мозаику, в которой не хватало огромных фрагментов, поэтому даже предположить было нечего. Но в любом случае, по словам Велеса, выходило: вернётся ко мне память или нет, но я навсегда останусь в этом мире и в этом теле. А значит, нужно планировать свою дальнейшую жизнь исходя из этого. И Рысьины в мои планы не входили.
Сами они так не считали. Княгиня отпускала туманные замечания, из которых следовало, что у неё на меня серьёзные виды, и отнюдь не как на процент по задолженности Волковым. Юрий исходил на комплименты и описывал свой маленький холостяцкий домик, прямо говоря, что единственное, чего тому не хватает, — прекрасной хозяйки в моём лице. Всё это было настолько раздражающе, что я специально несколько раз зевнула, показывая, насколько устала, и сделала вид, что чуть ли не засыпаю на стуле. Это подействовало, и княгиня с представителем собственной оппозиции наконец отбыла. Странная какая оппозиция, проявляющая полную солидарность с нужной главе линией. Прикормленная, наверное…
— Вам нужно выучить плетение против ментального внушения, — неожиданно сказал Звягинцев, стоило только уйти Рысьиным.
— Вы так уверены, что ваша нанимательница подтолкнёт меня к нужному решению?
— Фаина Алексеевна? Несомненно, но не магией. Знаете ли, Елизавета Дмитриевна, она умеет убеждать.
— Тогда вы сейчас о…
— О Волкове, разумеется, — пояснил Владимир Викентьевич. — Очень разносторонний молодой человек.
Одобрения в словах целителя не было. Видимо, это не такая разносторонность, которой восхищаются. Опять появилось подозрение, что именно Волков был причиной того, что я побежала в квартиру Седых, никому ничего не сказав. Интересно, что сделал бы бравый штабс-капитан, найди я то, к чему стремилась? Просто отобрал бы? Попытался бы купить, используя навыки ментальной магии? Или решил бы, что дешевле и надёжнее взять нужное с трупа?
— А вы меня ничему не учите, — с обидой напомнила я.
— Елизавета Дмитриевна, вам бы совладать для начала с потоком магии, который вы через себя пропускаете, — недовольно ответил Владимир Викентьевич. — Для вас сейчас наиглавнейшее дело — контроль. Контроль своей магии. Контроль своего Зверя. Контроль своего поведения, чтобы не выдать ни себя, ни меня. А вы ведёте себя иной раз так, что я начинаю сомневаться, действительно ли притянулась другая душа, а не вернулась Лизанькина.
— Вы её любили? — зачем-то спросила я.
— До трагедии вы были милой девочкой, непосредственной, но несколько… наивной, — уклончиво ответил Владимир Викентьевич.
Пауза перед «наивной» намекала, что целитель хотел использовать другое слово. Глупенькой. Доверчивой. Счастливой в своём незнании людей. А её убили. Жестоко, не дав даже шанса вернуться. Велес говорил, что душа ушла на перерождение. Пусть её новая жизнь сложится лучше, чем старая, и бедная девочка получит то счастье, которое недополучила в этой жизни. Может, тогда я перестану чувствовать себя виноватой в том, что хоть невольно, но забрала принадлежащую ей жизнь.
— А Ольга Станиславовна? Рысьина говорила о ней неприятные вещи.
— Ваша мама, Елизавета Дмитриевна, была очень красивой женщиной, — уклончиво ответил Владимир Викентьевич, — но для вашего батюшки было бы лучше никогда с ней не встречаться. И жив был бы, и проблем столько на клан не навлёк бы. Пусть простят меня боги, но она была не только редкой красавицей, но и редкостной дурой.
Мне показалось, что в глазах обычно спокойного Владимира Викентьевича вспыхнул злой огонёк. Вспыхнул и погас. Связано ли это с клятвой, данной отцу Ольги Станиславовны, или сейчас целителю вспомнилось нечто весьма неприятное?
— То есть Рысьиным со всех сторон было удобно, что она умерла? — прямо спросила я.
— Рысьины к её смерти не имеют отношения, — ответил Владимир Викентьевич.
— Как тогда получилось, что меня успели к вам доставить? Заклинание, насколько я понимаю, было смертельным и практически мгновенного действия.
