Голоса прорывались словно через толстенное ватное одеяло, и через такое же одеяло просачивалась боль. Капля по капле, она заполняла меня, грозя захлестнуть и опять уволочь в беспамятство. Мутные, невнятные слова постепенно складывались во вполне себе понятные фразы: «это бесполезно», «вы напрасно тратите силы», «Владимир Викентьевич, прекратите же!».
Боль стала совершенно невыносимой, и я застонала, попыталась приоткрыть глаза, услышала радостное: «Ну вот, я же говорил, не уйдет» и потеряла сознание.
Очнулась я, боли больше не чувствуя, но ощущая такую слабость, что даже приподнять руку не было сил. Что там рука — глаза приоткрылись с трудом. Приоткрылись, чтобы увидеть беленый потолок с трещинами и лампочкой, просто болтающейся на проводе. Забавно, но это не казалось неправильным. Большая пузатая лампочка выглядела старинной. Может, владельцы дома увлекаются историей? Ретростиль или этот, как его? — лофт. Название казалась чужеродным для этого потолка, и все же я обрадовалась, что вообще его вспомнила: в голове была вязкая каша, которая никак не хотела оформляться в приличные мысли. Только ухватишь одну за хвост — а она, как ящерица, оставила этот хвост противнику и нырнула вглубь. Так что лофт — это однозначно победа. Приободренная успехом, я почувствовала прилив сил и смогла повернуть голову.
Взгляд уткнулся в тумбочку, криво покрашенную в белый цвет. Настолько криво не красила даже Светка. Светка? Вспыхнувшее было имя тут же потускнело, не показав ни одного лица, с которым я могла бы его связать.
Скрипнула дверь, и раздалась тяжелая, уверенная поступь человека, который зашел не просто так, а по делу. Когда в поле моего зрения возник силуэт, я перевела взгляд с тумбочки на пришедшего. Серое платье (мышиного цвета, как услужливо подсказала память) почти полностью прикрывалось белым передником с неаккуратно нашитым на нем красным крестом. На голове вошедшей медсестры (а кто это мог быть, кроме нее?) была повязана белая же косынка, из-под которой кокетливо высовывались завитки, тронутые сединой. Почему-то в голову пришли мысли об исторической постановке, поскольку в моем представлении медсестра должна выглядеть по-другому. Как? Я чуть наморщила лоб, но потом отмахнулась от ненужных мыслей. Понятия не имею как, главное — по-другому, а не так, что в голову приходит театр и актриса, играющая то королеву, то медсестру. Во всяком случае, осанка у вошедшей была точно королевской.
— Очнулись, Лизонька?
— Я…
В горле словно прошлись комком колючей проволоки, говорить с таким оказалось совершенно невозможно, единственное выдавленное короткое слово было больше похоже на хрип умирающего, чем на попытку ответить. Впрочем, медсестра поняла мое затруднение, взяла с тумбочки пузатый заварочный чайник, приподняла мне голову, и из носика чайника в мой рот полилась восхитительная влага. Впрочем, нет, не чайника: крышки на нем не было, а верхняя дырка было ровно половиной той, что должна быть у нормального чайника. Поильник, вспомнила я. Это называется поильник.
— Так лучше, Лизонька? — спросила дама, отнимая сосуд и ставя его опять на тумбочку.
Проводила я источник воды тоскливым взглядом, хотя и догадывалась, что пить сейчас много нельзя. Я после операции? Какой? Попала в аварию? Кажется, я всегда неосторожно переходила дорогу, не обращая внимания на машины…
— Спасибо, да. Но я не Лизонька, — прохрипела я куда более внятно.
Голос был ужасен. Не голос, а скрежет несмазанных шестеренок.
— А кто вы? — спокойно уточнила медсестра.
— Я… Я… Я не помню, — в ужасе ответила я.
Я бросала взгляды по сторонам, в надежде, что хоть что-то наведет на нужную мысль, но взгляду тут было ровным счетом не за что зацепиться. Не было в этой комнате ничего, кроме кровати, явно устаревшего образца с никелированными металлическими прутьями на спинке изножья, и тумбочки, неизвестно из какого чулана доставленной сюда. Даже капельницы на стойке не было, хотя подсознательно я ожидала увидеть хоть какие-то медицинские приборы. Эта же комната выглядела необычайно убого для больничной палаты. Хотя, может, это и не она. Может, меня похитили, накачали наркотиками и вырезали почку? Конечно, их две, но мне они обе дороги.
