Она сделала несколько шагов по залу, стараясь вести себя естественно, свернула в коридор, ведущий к комнате Иешоля.
Дверь была перед ней — закрытая и неприступная. Тайна находилась за этой дверью.
Дубэ остановилась. Она подождала, чтобы услышать любой, самый незначительный шум. Ничего. Никаких вибраций пола, никаких шорохов. Ничего. Весь этаж казался пустым. Час настал.
Она наклонилась, вытащила маленькую полустертую отмычку — подарок Дженны. Воспоминания о нем — худеньком, уставшем, блуждающем по городу — ожили в ее памяти. Но она прогнала их и осторожно вставила отмычку в замочную скважину.
Холодный пот тек по ее лбу. Ее движения были выверенными, она аккуратно повернула отмычку. И еще раз. Щелчок. Один замок открылся.
Рукой она стряхнула каплю пота, нависшую над правой бровью. Никакого шума вокруг. Она снова принялась за дело. Щелчок. Еще один замок.
Она была в одном шаге от комнаты. Третий замок был самым сложным, но в конце концов и он уступил. Щелк.
И вот Дубэ внутри. В темноте она вынула принесенную с собой свечу и зажгла ее. Огляделась. Комната не отличалась от жилища любого другого убийцы. Обычная кровать. Единственная роскошь — матрас, набитый сухими листьями, лавочка, статуя Тенаара. Рядом — статуя Астера. Странность заключалась в том, что тут размеры обеих статуй были одинаковы. Вероятно, Иешоль испытывал особую привязанность к Тиранно.
Не считая этой детали, только две вещи отличали комнату Иешоля от других: большие шкафы, заполненные книгами, и письменный стол в углу.
Дубэ сразу же подошла к столу. На нем лежало множество разбросанных бумаг, перо и пергамент, весь исписанный мелким, затейливым почерком, среди строчек девушка разглядела какой-то странный рисунок. Она попыталась прочитать текст:
«Два тома об искусственных созданиях, библиотека Астера, от одного старьевщика из Земли Ночи.
Разрозненные листы „Тайной элъфийской магии“, трактат, написанный собственной рукой Астера, от Арлора.
Превращения душ, в двух переплетенных томах, библиотека Астера, от Арлора».
Следовательно, это — дары. Книги, принятые у кого-то, почти все — из библиотеки Астера, написанные им и внесенные в каталог. Зачастую они отдавались в обмен на какие-то работы, и тогда указывался тип выполненной работы и жертва.
Девушка перелистала страницы. Это были произведения, даритель которых указывался просто как «Он». Речь шла только о произведениях, отданных в обмен на какое-то убийство.
Дубэ прочитала:
«Советник Фаранта
Суперинтендент Калер
Королева Айрес»
Знаменитые убийства, известные Дубэ, страшные, заказчиком которых мог быть только один человек: Дохор. Никто другой не мог таинственно называться «Он». Значит, слова Тофа были справедливы: Дохор продал свою душу Гильдии.
На последней странице Дубэ увидела примечания, сделанные другим почерком. На самом деле почерк был тот же — скорее всего, почерк Иешоля. Но казалось, что рука пишущего дрожала, ощущались растерянность и крайнее волнение.
«Власть над Телами и Бессмертие, написано собственной рукой Астера, получено от Него, Теворн».
Заголовок не предвещал ничего хорошего. Однако внимание Дубэ привлекло другое: Теворн! Она забиралась в его дом. Может быть, именно эти знаменитые документы она и должна была украсть? Но речь шла о пергаменте, а не о книге. Может быть, это были разрозненные страницы. Но прежде всего — какое отношение имела к этому Гильдия? Что за этим скрывалось?
Она задумалась. Кража в доме Теворна была связана с ее первой болезнью. Было ли это совпадением? Дохор, Дохор был как-то связан с наложенным на нее заклятием?
В голове у нее роились тысячи предположений, ее стал охватывать какой-то жутковатый страх. Она постаралась прийти в себя: не время было погружаться в размышления. Не сейчас. Ей следовало понять то, о чем просил Лонерин.
Она стала осматривать те книги, которые стояли в шкафах. Это была бесконечная вереница записей, сделанных Иешолем за долгие годы: вся жизнь Астера, собранная в пяти тяжеловесных томах.
Дубэ быстро перелистала страницы, прочитала несколько отрывков: ужасающее, величайшее, мистическое обожание, которое испытывал и до сих пор, вероятно, испытывает Иешоль к Астеру. Почти религиозный трепет, с которым он писал об Астере, восторг перед его интеллектом, величием, боль, любовь, с которой он рассказывал о его физическом состоянии.
