— Здесь молятся. Иди прочь. — Ее грубо прогнали. Лонерин продолжал плакать и звать свою мать. Может быть, она тут, рядом, может быть, она слышит его.
— Скажите ей, что с ее сыном все в порядке! Скажите ей, что приносить жертву не нужно!
Двери равнодушно закрылись, когда она прокричала эти слова.
Лонерин остановился неподалеку от двери храма, сел на землю, закрыл глаза и инстинктивно поднес руку к мешочку с волосами Теаны. Он много думал о ней в эти дни. Раньше с ним такого не случалось. Они учились вместе, очень дружили, Лонерин всегда знал, что девушка относится к нему с симпатией. Но, кажется, его это не особенно занимало. Он хотел учиться, стать хорошим магом, работать для Совета Воды — все это он считал намного более важным, чем девушка. Но после того поцелуя что-то в нем изменилось: неожиданно Теана стала для него дорогим и единственным существом, больше у него никого не осталось.
Он сжал мешочек, почувствовав твердость камней, которые он использовал для магии, и ощутил нежность волос Теаны.
Был ли он готов?
Да. Может быть, не совсем, но к таким вещам никогда не бываешь готов абсолютно.
Был ли он готов и к смерти?
Образ изуродованного тела всплыл в его памяти.
Да, черт возьми, если это будет необходимо, — он готов и к смерти.
А готов ли он выжить? Был ли он готов выжить и вернуться к Теане?
Он встал, подошел к дверям. Ему казалось, что он слышит эхо тех слов, которые подруга его матери бросила вслед своим гонителям. И вдруг здесь, у этого храма он нашел ответ на вопрос, который искал. Он не осквернил давнюю жертву своей матери. Он сделал то, что должно, и при этом остался живым и здоровым.
С трудом Лонерин открыл дверцу, и его обволокла тьма, скрывавшаяся в храме, более глубокая и плотная, чем ночь.
Все было так, как он помнил: пыльные скамейки, статуя с невероятно злой усмешкой на губах и ряд других страшных статуй в боковых нишах.
Тенаар. Вот он — тот, кто поглотил жизнь его матери, а вместе с ней и жизни тысячи других людей.
Он решительно вошел в храм. Сердце рвалось у него из груди.
Он подошел к колонне, дотронулся до нее рукой. Неровности черного кристалла поранили его руку. Порезы были настолько тонкими, что вначале боли не чувствовалось. Она появилась немного позже, вместе с выступившей кровью.
Сжав зубы, Лонерин снова решительно провел поцарапанной рукой по колонне. Потом отвел руку и сжал ее. Несколько капель крови упали на пол храма.
Спокойно и с достоинством, с поднятой головой, он уселся на одну из скамеек, как раз под статуей, чтобы собраться с мыслями. Сейчас начиналась самая трудная часть дела. Надо было остаться тут, молиться, долго и бесцельно, забывая о себе. Ему надо было стать призраком, как те люди, которых он видел здесь много лет назад. И в то же время голова должна быть холодной и ясной, что бы ни случилось, он будет помнить о своей миссии и о своей цели.
Очень медленно он опустился на колени. Доска, на полу, рядом со скамьей, была жесткой, и вскоре у него заныли колени. Он не думал об этом, еще сильнее сжал все еще кровоточащие руки перед своим лицом и принялся бормотать свою просьбу. Таким было начало.
Ожидание было довольно долгим, более долгим, чем он себе представлял. В первый день никто не вышел. В храме слышалось только завывание ветра. В его сознании всплывали обрывочные, смутные воспоминания.
Белые простыни. Белизна, слепящая глаза. Бормотание, у которого была странная и тягостная особенность вызывать головокружение и тошноту. Голос.
— Давай, малыш, давай… не беспокойся… проходи, проходи…
Темнота, снова голос матери, озабоченный, взволнованный, и голос другой женщины.
— Не может быть, не может быть!
— Он затерялся среди детей… так и знай!..
— Только не мой сын!
Новый дом, больше размером, и симпатичная соседка по дому, озабоченно смотрящая на него. Снова темнота, снова голоса, в лихорадочном бреду.
— Я сойду с ума, если он умрет, Гадара! Он умирает, понимаешь? И я не могу этого перенести!
— Может быть, какой-нибудь другой маг или жрец…
— Его не вылечить, и ты это знаешь.
— Бывает, что излечиваются… надо надеяться…
— Надежды мало. Я отдам свою жизнь, и тогда Черный Бог его спасет.
