Но купец с улыбкой прервал ее:
— Нет, красавица, это возможно! И ты сделаешь это. В пылу чувств ты забываешь о своем благе. Прислушайся к голосу своего рассудка! Как и всякий смертный, ты сама должна платить за все, что творишь в этом мире… Манибандх презирает того, кто, не успев совершить преступления, уже считает себя виновным. Только трусы ищут оправдания. Тот же, в ком живет чувство превосходства над другими, присущее настоящим властителям, всякий свой поступок возводит в закон и тем уже оправдывает его… — Вдруг Манибандх показал рукой на дорожку, ведущую к выходу. — Взгляни туда!
По дорожке, направляясь к главным воротам, шли две женщины. Вени без труда узнала их. Одна была Нилуфар, другая — Хэка. Вени проводила их взглядом до самых ворот, где Нилуфар почтительно приветствовали стоящие у входа стражи. Египтянка поистине была красавицей. Вени бросилась в глаза необычайная белизна ее кожи. Она поневоле посмотрела на свои смуглые руки.
— Ты знаешь, куда они идут? — спросил Манибандх, кинув на нее многозначительный взгляд.
Вени не поняла его взгляда. Она думала о том, что эта египетская красавица все еще живет здесь в такой роскоши и в таком почете. И высокочтимый ничем не ограничивает ее свободы. Что за удивительный человек! А вдруг эта пчелка не только перепархивает с одного цветка на другой… Не подослал ли ее на праздник сам Манибандх? Но купец так благожелателен к Вени! Почему же тогда Нилуфар до сих пор живет в его дворце, ест его хлеб?..
Вени не могла больше думать об этом. Взволнованная своими мыслями, она спросила:
— Куда же они идут?
— К поэту!
К поэту! Так говорит сам высокочтимый? И он даже не смутился? Он лжет!
— Можешь ли ты доказать свою правоту, высокочтимый? Где доказательства? — воскликнула Вопи.
— Доказательства? — рассмеялся Манибандх. — Красавица, я не лгу. Сейчас ты убедишься в этом. Мне ужо давно донесли о связи Нилуфар с поэтом, но она, видимо, полагает, что я ничего не подозреваю. Подожди, сама сейчас все увидишь…
Вени кивнула головой в знак согласия. Купец ударил в ладоши, и тут же послышался голос: «Я здесь, господин!»
Перед ними предстал Апап. Вени поразило, с какой быстротой появился слуга в таком уединенном место. Она и не подозревала, что Манибандх предусмотрителен и нигде не появляется без телохранителей-рабов.
Апап стоял перед господином, почтительно склонив голову. Купец спросил равнодушным тоном:
— Куда направились эти женщины?
— Господин, рабу не дано знать.
Манибандх недоверчиво взглянул на него, потом приказал:
— Иди и все узнай!
Апап исчез.
— Собака! — вырвалось у купца. — Теперь я буду покупать рабов только в Мохенджо-Даро!
«Почему он так сердится на этого раба?» — недоумевала Вени, но спросить не решилась.
— Красавица! — обратился к ней Манибандх. — Я вижу, ты полагаешь, что Манибандх хочет тебя обмануть и для того выдумывает всякие небылицы. Ты простодушна, Вени. Ты не знаешь, как грязен мир, ты еще пребываешь в сетях майи[10].
Танцовщица промолчала. Сейчас придет этот негр. Как знать, что он скажет? Сердце ее забилось сильнее. Неужели он подтвердит слова Манибандха? Что она сейчас услышит?
Наконец Апап вернулся.
— Господин, — начал он, — я расспросил всех слуг но никто ничего не знает. Лишь один возничий сказал мне, что раб Сайндхав снарядил колесницу для почтенной госпожи. Она приказала не въезжать во двор, а подождать у ворот. Я видел эту колесницу. Но они уже уехали…
— Ты скажешь наконец то, о чем я спрашиваю? — прервал его Манибандх.
Апап поклонился.
— Господин, простите мою вину. Я знаю только то, что слышал от возничего… Они отправились к дравидскому поэту…
— Ложь!.. — закричала в гневе Вени. — Наглая ложь! Это подстроено! Не может быть! Этому никогда не бывать!
В испуге Апап отступил. Довольный купец захохотал. Танцовщица вдруг смирилась и сказала просительно:
— Манибандх!
Купец сразу же перестал смеяться, и Апап сделал еще шаг назад. Повернувшись к негру, Вени приказала:
— Уходи!
Апап попятился, но, оказавшись за зеленой завесой, остановился. Гулко застучало сердце. Это могло плохо кончиться для него. Окажись высокочтимый более осмотрительным — и быть Апапу затравленным собаками. Но негра удерживала здесь любовь к Хэке. Он услышал: