Слова старика больно хлестали людей. Прав старик, хотя и твердит вся городская знать, что он выжил из ума и видит все в черном свете.
«Но чего мы должны бояться? — думали иные. Разве смеет кто-нибудь во всем свете так же высоко держать голову?»
Старик умолк, словно пораженный какой-то неожиданной мыслью. Колесница Манибандха скрылась из вида.
Когда колесница остановилась, Манибандх, не дожидаясь помощи Апапа, соскочил на землю. Над дворцом плыли пьянящие ароматы священных курений, приносимые ветром из внутренних покоев. Манибандх помог Вени сойти. Ощутив теплоту его могучих рук, Вени поняла: она побеждена. Даже это мимолетное ощущение взволновало ее до глубины души.
— Войди, красавица, — пригласил Манибандх.
Вени взглянула на купца. Тот был спокоен и серьезен словно случайное прикосновение вовсе не тронуло его. Это окончательно покорило танцовщицу. Манибандх пристально смотрел на нее. Та с минуту думала о чем-то потом воскликнула:
— Высокочтимый!
— Я слушаю тебя, красавица!
— Знаете, о чем я сейчас думаю?
— Нет, но догадываюсь.
— О чем же?
— Красавица полна сомнений.
— Я думаю, не нарушу ли чужие права?
Манибандх гордо выпрямился.
— Зачем же право превращать в бремя? Человек получает права для того, чтобы наслаждаться счастьем. Если же они мешают человеку и подавляют его чувства, то это не права, а рабские путы! Манибандх отбрасывает их прочь!
Перед Вени стоял настоящий мужчина. Ею овладела острая жажда любви, порыв страсти, желание быть в его объятиях. Она вспомнила Виллибхиттура. Там, равная ему, она всегда ощущала свое ничтожество. А здесь, отдав себя и покорившись чужой воле, она могла стать госпожой и беззаботно наслаждаться жизнью, — ведь это высшее благо.
У Виллибхиттура тело юноши. Рядом с ним Вени никогда не испытывала гордого чувства власти над настоящим мужчиной. Поэт робок и слаб, его душу, как небо в непогоду, всегда покрывала завеса печали; лишь иногда в ней, как молния, сверкал порыв страсти, и Вени спешила взлететь по этой молнии к небу любви. А Манибандх подобен океану, и не нужно ждать бури! — даже легкая его зыбь поднимает к вершинам желания.
Но тут огненной змеей промелькнул в ее сознании пленительный образ Нилуфар, с надменной улыбкой, с полуобнаженными бедрами, с соблазнительной походкой.
— Высокочтимый! Где египетская певица? — спросила Вени, войдя в покои. — Говорят, она жила в вашем дворце?
Манибандх, не оборачиваясь, ответил:
— Здесь ей дали приют и пищу.
Вени, занятая своими мыслями, будто не слышала ответа. Улыбаясь, она спросила:
— Где же теперь та египтянка?
— Эта женщина — моя рабыня.
Вени смешалась, но тут же овладела собой.
— Рабыня? — Она рассмеялась. — Разве в великом городе Мохенджо-Даро не все равны?
— Я купил её на западе, — там, красавица, рабство издревле в обычае. В Мохенджо-Даро тоже существует рабство, уже в течение двух поколений. Оно способствует торговле.
Вени совсем не интересовала торговля.
— Она красивая, не правда ли?
Манибандх не откликался.
— Я знаю, — не умолкала Вени, — женщины с запада прекрасны. Да разве и мог высокочтимый купить плохую вещь?
Самым скверным из всех несовершенств мира Манибандх считал женское любопытство и назойливость. Человек может защищаться от них только одним — молчанием! На все вопросы Вени купец лишь улыбался.
— Вы любите ее?
Вени ожидала, что этот вопрос смутит Манибандха. Вот сейчас он обернется и скажет: «Что ты говоришь, красавица? Ведь ты же богиня моего сердца!» Но купец был невозмутим.
— Нет, — просто ответил он и засмеялся, словно танцовщица была маленькой девочкой, задающей наивные вопросы.
Перед дверьми, ведущими в покои Манибандха, Вепи остановилась.
— Я могу войти?
— Это твой дом! — ответил купец.
Они не заметили, как за колонной мелькнула какая-то фигура.
Это была Нилуфар. Сердце ее едва не разрывалось от обиды и оскорбления. Как хорошо было лодке, пока ее качали волны, — она была в своей стихии! Но теперь море выбросила ее на сушу. Нилуфар бессильно прислонилась к колонне. Сможет ли она выдержать этот ужасный удар?
Нилуфар подняла голову — перед ней была Хэка.
Они смотрели друг на друга так, будто снова их собирались вывести обнаженными на торг. И снова некому было помочь им.
