Он также гадал, есть ли в системе какие-нибудь планеты, которые еще больше затруднят задачу преследователей. Сам он никаких планет не видел, на картах ничего такого указано не было, но ведь планеты должны быть почти не видны в тусклом свете двойной звезды, да и перестал Ла Рок доверять картам. Если планеты тут есть, это просто замечательно: их будут обыскивать милю за милей.
Но главный вопрос заключался не в этом: насколько терпеливы окажутся преследователи? В принципе, они могут ждать дольше, чем он, поскольку запасы пищи у них больше, но ведь, насколько им известно, он вполне мог уже погибнуть или укрыться на организованной нелегальной базе — и то, и другое было вполне вероятно. Если он достаточно долго не будет выдавать себя излучением, они могут счесть, что искать дальше бесполезно. Он мог сделать это; темнота не особенно беспокоила его, а в корабле было достаточно тепло. Даже, пожалуй, жарковато. Явно он где-то напутал в расчетах.
Наконец, детекторы успокоились, и Ла Рок стал ждать. Он был весь взмокший, теперь уже не столько от страха, сколько от обычной жары. В корабле стало более чем неуютно. Он снял часть одежды и ненадолго почувствовал себя лучше.
Время ползло — с точки зрения Ла Рока, все медленнее и медленнее. Делать ему было нечего, кроме как чувствовать все усиливающийся дискомфорт. Он поминал последними словами строителей корабля, сделавших изоляцию кое-как, и тех, кто составлял таблицы, по которым он прикидывал вероятную температуру на этом расстоянии от солнц. Ему не приходило в голову помянуть собственные расчеты.
В какой-то момент он был уже готов вылезать, решив, что преследовавший его корабль ушел, но шевеление одного из детекторов заставило его передумать. Он ждал, мучаясь от жары — а та все усиливалась.
Было уже 150 градусов по Фаренгейту, когда он наконец сдался. В нормальных условиях он протянул бы дольше — любой протянул бы, — но кондиционеры были отключены вместе со всей остальной аппаратурой, и воздух в корабле стал очень спертым. Учитывая это, он держался неплохо, но, наконец, его силы истощились. Он еле добрался-до приборной доски и открыл панели.
Выругаться он не смог. Он только уставился в ужасе на панель, понимая, насколько не по адресу он до сих пор обращал свое возмущение. С изоляцией корабля все было в порядке — скорее, чудо, что ее хватило так надолго. Одно из солнц — он понятия не имел какое — заполнило своим багровым огнем переднюю, верхнюю и портовую панели; корабль, похоже, был в тридцати или сорока тысячах миль от его поверхности. Он метнулся к переключателю двигателей второго порядка, но тут же затормозил. Это только понесет его вперед, в преисподнюю, открывшуюся на передней панели. Корабль надо развернуть.
Он схватился за гироскопы, не заботясь уже ни о каком излучении. Ручки управления нагрелись; в его ноздри проник запах горящего масла, когда гироскопы начали вращаться. Корабль резко вздрогнул и стал медленно поворачиваться; один из гироскопов в этот момент отказал. Ла Рок напряженно ждал, пока корабль сделает поворот, держа руку над доской, но ни разу свет на передней панели не сменился приветливой тьмой космоса. Корабль поворачивался вокруг своей продольной оси.
Другие гироскопы работали, и он попытался развернуть корабль с их помощью. Ось вращения удалось повернуть примерно градусов на тридцать, а скорость его увеличилась в десять раз, но тут еще одно колесо, вращавшееся на полной скорости, неожиданно отказало. Центробежная сила отшвырнула Ла Рока от доски и ударила о стену; он вскрикнул, когда его кожи коснулся раскаленный металл, и изо всех сил оттолкнулся. Его тело пролетело через всю комнату, достигнув другой стороны почти в тот | же момент, когда вращение корабля сместило туда, где он недавно столкнулся со стеной.
Пятнышки углеродных облаков на передней панели выписывали круги, радиус которых все увеличивался. Теперь в течение каждого оборота был небольшой период, когда нос корабля смотрел в открытый космос; Ла Рок пытался добраться до панели управления, чтобы воспользоваться одним из таких моментов.
