Можно по-разному относиться к данному выбору, но он был осуществлен исходя из тех реалий, которые сложились в те годы не только в СССР, но и в мире. Западное общество все активнее скатывалось в пропасть потребительства, и защитить себя от этого процесса советская система могла только таким путем – воздвигнув новые цензурные барьеры. Однако эта попытка имела шансы на успех только в том случае, если бы цензура стала жестче обычной. На деле же оказалось, что она стала слабее, поскольку кремлевское руководство включилось в процесс разрядки и безоглядно согласилось на расширение культурных контактов с Западом. Тем самым бацилла западничества, которая и без того уже успела поразить значительную часть населения СССР, получила еще более благоприятные условия для развития. Эта бацилла уже заразила саму власть, интеллигенцию и часть народа, которые отреклись от классовых идей и стали воспринимать «общечеловеческие» идеи либералов как наиболее короткий и верный путь к светлому будущему.
В итоге случилось почти то же, что имело место в Германии в XVIII веке. Тамошние либералы, именующие себя «свободомыслящими», увидели в евреях союзников в своей борьбе против «предрассудков старого общества», «мрака христианства», «засилья попов» (в советском варианте эта борьба велась против «предрассудков классового общества», «мрака развитого социализма», «засилья коммунистов-демагогов»). Как пишет И. Шафаревич о германской ситуации, «успех этой деятельности сказался прежде всего не в завоевании евреями политических прав, а в быстром росте их влияния на культурную жизнь и идеологию общества…». То же самое происходило и в советском обществе первой половины 70-х.
Между тем пропагандисты из державного лагеря продолжали свои попытки не допустить расширения влияния либералов. Так, в журнале «Знамя» (№ 4, 1973) была опубликована большая статья Виталия Озерова под названием «Духовная элита» или бойцы партии?». Несмотря на то что речь в ней велась о писателях, однако между строк явно читалось, что данная проблема касается всей творческой интеллигенции, в том числе и кинематографистов. Главная мысль статьи заключалась в том, что писатели не должны, не имеют права вмешиваться в политику. Дескать, политика – дело партии, а писатели должны писать то, что она им велит. В противном случае может случиться трагедия. Вроде той, что едва не произошла в 1968 году в Чехословакии, где творческая интеллигенция попыталась управлять политикой.
В качестве положительного примера автор статьи приводит итоги недавнего (весна 1972-го) съезда польских писателей. Озеров цитирует следующий пассаж из журнала «Панорама», касающийся съезда: «В течение многих веков писатели воспринимались у нас как живое воплощение совести нации. Такая точка зрения, вполне понятная при отсутствии каких-либо иных общественных институтов, которые могли бы противостоять политике поработителей, ныне стала анахронизмом». Комментируя этот отрывок, Озеров пишет: «Обратим внимание на слова «при отсутствии каких-либо иных общественных институтов»… Теперь такой институт есть – партия. Следовательно, теперь писателю не нужно быть «совестью нации»… Под руководством партии на своем участке художники могут и должны всесторонне воздействовать на жизнь народа… Оппозиционность социалистическому обществу губительна для художественного творчества».
Как показал дальнейший ход событий, эти сентенции абсолютно не легли на душу советской интеллигенции. Во многом здесь, конечно, оказалась виновата сама партия, которая из некогда авангарда советского народа постепенно превратилась в его арьергард. Особенно это касалось ее руководящих деятелей, которые стремительно дряхлели на глазах у всего народа, в том числе и интеллигенции. В итоге последняя не захотела уступать звание «совести нации» партии, тем более что все больше и больше советских интеллигентов стали олицетворять руководство КПСС с… поработителями. Пусть не с физическими, но с духовными. Правда, здесь следует сделать оговорку: так считали исключительно либеральные интеллигенты, так называемые западники. Представители лагеря патриотов-почвенников занимали несколько иную позицию. Суть ее озвучил весной того же
