— А вот… — я ткнул ему две вырезки.
Он скользнул глазами по тексту обеих, вернул мне вырезки и, глотая зевок, буркнул:
— Вы правы. Эти заметки могут вам повредить.
— Вот-вот! — уже с искренним беспокойством воскликнул я. Мой расчет на благосклонное ко мне отношение ради того, чтобы не создать впечатления о расправе за критику, явно срывался.
— Заметки эти могут вам повредить в том смысле, что создают нелестное мнение о степени вашей литературной грамотности, — пояснил мой собеседник. — Впрочем, ваш роман… ваша повесть будет прочитана… Кстати, не скажете ли вы, в чем разница между романом и повестью? Нет, не задумывайтесь. Этого никто толком не знает.
— Мне эта разница хорошо известна, — с достоинством ответил я. — Который больше — это роман.
— Практически вы правы, — насмешливо заметил мой экзаменатор и подозвал вошедшего в комнату полного шатена с проседью: — Познакомьтесь, это Сусанов, Сурен Иванович, ваш рецензент и будущий редактор.
— Редактор только в том случае, если я найду нужным дать положительный отзыв, — спокойно сказал Сурен Иванович, пожимая мне руку. — А где же рукопись?
Он мне сразу не понравился».
— Достаточно, — прервал тут прокурор допрашиваемого. — Вы рассказываете о ваших литературных попытках, но ничего пока не сказали, на какие средства существовали. Извольте сообщить нам о фактах, а не о намерениях!
— Намерения — это тоже своего рода факты, — не теряя апломба, ответил Туркин. — Впрочем, извольте. Вернувшись в свой городок, я занялся текущими делами, способными несколько восполнить скромный бюджет администратора кино.
Первым текущим делом было посещение общего собрания городской строительной организации.
Строительство школы и клуба шло у нас вяло. Прораба видели в обществе подчиненной ему юной девицы-каменщицы: находка для разоблачителя!
Но не будем забегать вперед, как любил говорить мой знакомый бегун Н., приходящий к финишу последним.
Я явился в помещение старого клуба (бывшая хлебная ссыпка), когда собрание было уже открыто. Очередной оратор упрекал руководство в срыве строительства:
— Если бы сроки соблюдались, мы сегодня собрались бы уже в новом клубе!
В коридоре, где было слышно каждое слово, нервничая, ходили взад-вперед прораб и начальник строительства. Они шагали навстречу один другому, но, кажется, не замечали друг друга.
…и очень даже нехорошо, — доносилось из зала. Разве допустимо, чтобы прораб гулял с каменщиками?!
Прораб остановился и, побагровев, крикнул:
— Я на ней вчера женился!
— Правильно! — пробасил кто-то в публике. — Я даже свидетелем был.
Зал грохнул от хохота. Я не смеялся, смекнув, что прораб в качестве клиента мне уже не годится.
Оставался начальник строительства. Он продолжал быстро ходить по коридору взад-вперед почему и мне пришлось на ходу излагать довольно сложную мысль:
— Я рабкор районной газеты, у вас очень много недостатков!
— Очень! — согласился начальник и заспешил еще больше.
Я уже начинал задыхаться.
— Сроки сорваны и неизвестно, когда школа будет готова…
— К началу занятий! — бросил начальник.
— А клуб? Это ведь черт знает что такое — заседать в ссыпном пункте! Словом, я думаю выступать в газете с остро критическим фельетоном! — сказал я, ожидая от собеседника какой-нибудь переходной фразочки, вроде: «Привезли нам новые патефоны для премирования ударников — не интересуетесь?» Вместо этого он резко затормозил, и я, вынужденный следовать его примеру, сделал то же, чувствуя, что у меня задымились подошвы.
— Это было бы правильно, — сказал он грустно. — Давно уже пора нас пропесочить!
Тут его позвали, и через минуту я уже слышал его голос из зала:
— Мы чертовски отстали, и в этом целиком наша, а в первую голову — моя вина. Видите ли, мне все казалось, что вот-вот дело сдвинется с мертвой точки само по себе. Однако теперь мы поняли свою ошибку и за последнюю неделю сделали больше, чем за весь предыдущий месяц…
Я не стал слушать дальше и ушел, хлопнув дверью.
Нет! Работать стало невозможно!
В этом месте прокурор, видимо, потерял терпение и предложил Туркину ограничиться конкретными ответами на вопросы:
— Женаты вы, разведены или холосты?
