Гибель красных моисеев. Начало террора, 1918 год - страница 143
«Энергично-чуткого к справедливости» Александра Соломоновича Иоселевича это послание не тронуло, и через несколько дней Балицкий пишет заявление Г.И. Бокию:
«Несправедливо и жестоко со стороны Советской власти держать в “Крестах” меня, работавшего с октября до дня ареста в контакте с Советской властью, принося ей много пользы.
Настаиваю на немедленном личном Вами меня допросе… Подозрение меня в контрреволюционности — вопиющий абсурд».>{245}
Столь обильные цитаты из писем и заявлений Льва Балицкого необходимы, чтобы увидеть, как менялся в заключении человек. Вначале Лев Алексеевич еще хорохорится, поминает о лавровом венке, который должна возложить на него советская власть, говорит о пользе, которую он принес большевикам и евреям, но с неделями заключения тон меняется.
«Уже два месяца я, больной и измученный, без всякой вины, только по недоразумению, томлюсь в заключении… Я являюсь политическим атеистом, толстовским непротивленцем, ни в одной политической организации не состоял, если не считать организации, которую несведущие считали политической, академической, видный член которой, как об этом писали в газетах, Поливанова, помощник тов. Троцкого»>{246}.
Но и это послание с жалобами на болезни и намеками на могущественные связи тоже не оригинально. Этим путем, как мы видели, уже многие арестанты пытались выбраться из чекистских застенков, но ни одного из них этот путь на свободу не вывел.
И все же по сравнению с Бобровым, Мухиным, Злотниковым или Никифоровым — Балицкий новый человек, человек иного, как приучили нас говорить духовные внуки Моисея Соломоновича Урицкого, менталитета.
Гибкость, позволившая Балицкому с первого дня принять Октябрьскую революцию, спасает его и на этот раз.
«Генеральному императорскому германскому консулу в Петрограде
г. Бирману (Улица Гоголя, гост. “Гранд-отель”)
от украинского гражданина,
женатого на бывшей германской подданной.
Льва Алексеевича Балицкого.
ПРОШЕНИЕ
По абсурдному политическому обвинению в какой-то контрреволюционности сижу в тюрьме «Кресты».
Окончив два высших учебных заведения, я занялся педагогикой и учредил ряд технических учебных заведений (по типу немецких техникумов) (выделено нами. — Н.К.) совершенно нового для России типа…
Согласно декрету нынешнего же правительства, обвинение точное, обоснованное должно быть предъявлено в 48 часов. Я же, как и мой родной брат Петр Алексеевич, томимся в тюрьме или по недоразумению, или по ложному доносу какого-нибудь провокатора.
Как украинские граждане (связанные родством с германскими подданными) просим взять нас под свою защиту»>{247}.
Прошение это не дошло до адресата.
Начальник тюрьмы передал его не германскому консулу, а непосредственно в ЧК, где оно и было приобщено к делу.
Судя по всему, Балицкий, не подозревая о печальной судьбе своего прошения, сильно обиделся на германского консула. Однако он понимал, что движется в правильном направлении, и вскоре сочиняет еще одно произведение, которое убеждает нас в воистину необыкновенном воздействии на арестантов воспитательных методов товарища Урицкого.
Конечно, такие, как Никифоров и Бобров, угрюмо замыкались в своей гордыне, но люди иного менталитета — менялись.
Вот и Лев Алексеевич Балицкий, приват-доцент Петербургского университета, член Главной Палаты Русского Народного Союза им. Михаила Архангела, проведший всю свою сознательную жизнь в Петербурге, после обработки погружением заговорил вдруг в подвалах Петроградской ЧК на позабытом украинском языке.
«Украiнському Консуловi Веселовському
Украiнськаго громадянина
Льва Олексiевича Балицкого
ЖАЛЬБА
В кайданах, в неволi на чужбиi, в тюрьме як спiваеця в наших пiснях, гинут и пухнут з голоду без вини нашi украiнцi в “Крестах”.
Сидю и я тут три тиждня, не по обвiненiю, а по подозренiю, хоть для цёго нема нiяких нi основаннiй, нi прiчiн, сидю тут я з своiм рiдним братом Петром (клiека 789); вiн тож сидить “по тому же подозренио”, хоть вiн ничого на свт не бачить, окрiм свoiх книжок, бо готовиця до профессури.
Я ж основав первie в Россiи курсы сельского законовiденiя и экономiи, сельскохозяйственно-гидротехнiчне средне учiлiще, огнестейкаго сельского строительства; также бухгалтерскi курси, гiмназио и др. и всё це я хочу перевести на Украiну з цёго ж року, бо богацько моiх ученiков — украiнцi, а останни ученiки дали свое соглaсiе з радiстью закiнчити курс свiй иза голоду в Петроградi и вони поiдут з школой куда я захочу. Я ж сидю в “Крестах” и не можу по цёму делу ничого робити. О россiйских дiлах i полiтiке я не хочу навiт думати, а не то що “контревлюцiей занiматiся…
