— Как, царица? Неужели и ты узнала об этом в крепости Тавуш?
— Да, Седа, во дворце этой низкой женщины, через несколько дней после нашего приезда.
— Каким образом?
— Ты помнишь, как однажды князь Амрам, возбужденный вином, забыв о своем достоинстве, принялся любезничать с княгинями. Я удалилась из зала. Какая-то непонятная тоска овладела мною. Я не знала, чем рассеять ее. Я не хотела, чтобы кто-нибудь из княгинь сопровождал меня, и пошла одна бродить по дворцу. Я надеялась встретить царя, который уединился для чтения писем, полученных из Еразгаворса. В одном из покоев я вдруг услышала его голос и радостно пошла к двери, которая вела в покои княгини Аспрам. Здесь я услышала голос княгини. Я думала, что она занята хозяйственными делами, и очень удивилась, что они оказались вместе. Ужасное предчувствие стеснило мое сердце. Дыхание прерывалось… Я подошла к дверям со страхом и надеждой, открыла их, и что же я увидела?.. Седа… О, зачем в эту минуту я не задохнулась, зачем не умерла?.. Княгиня Аспрам… в объятиях царя…
— Боже мой!..
— Да, мой Ашот, властелин моего сердца, сидел, обнявшись с женой Цлик-Амрама… Ах, Седа, понимаешь ли ты, как я была потрясена?.. Гром и молния не могли бы столь безжалостно поразить мое сердце…
— Что же ты сделала?
— Ничего. Они оба побледнели, как мертвецы. Я же молча вышла оттуда и уединилась в одной из соседних комнат.
— Тогда-то ты и заболела?
— Да, от страданий, причиненных мне этой роковой встречей… Я болела тогда целых два месяца.
— И ты никому ничего не сказала?
— Не сказала, чтобы не разрушить семью армянского царя. Я не хотела рукой дочери Саака Севада нанести удар армянской короне и престолу. Ах, зачем скрывать, Седа? Я не сказала никому, чтобы не возрадовались мои соперницы, чтоб завистливые княгини не ликовали, а мои бывшие женихи не насмехались над моей гордостью.
— Бедная моя госпожа… — прошептала Седа.
— И все же за свою гордость я жестоко наказана…
— Бог милостив, царица. Не может быть, чтобы та, что так геройски перенесла свое горе, не вкусила бы вновь прежнее счастье.
— Милая Седа, как ты добра… Но разве мертвые в наши дни воскресают? Встань, мать Седа! Пойди отдохни. Я тебя утомила, прости меня.
Седа, давно ожидавшая этого приказания, помогла царице снять оставшиеся на ней одежды, поправила постель и, пожелав доброй ночи, удалилась в комнату рядом с опочивальней.
Царица легла. Но грустные думы долго терзали ее. Уже светало, когда глаза ее сомкнулись. Старая Седа давно уже мирно спала.
Солнце заходило. Два всадника мчались по Гандзакской равнине. Один из них — пожилой мужчина с благородным лицом, в легком медном шлеме — был вооружен мечом в серебряных ножнах и блестящим маленьким щитом. Позади него ехал рослый молодой человек в латах, в стальном шлеме, с тяжелым щитом, с мечом на бедре и длинным копьем в руках. По взмыленным лошадям было видно, что они проделали долгий путь. Когда всадники, миновав широкую равнину, въехали в ущелье Гардмана, князь обратился к телохранителю:
— Солнце зашло, Езник, надо поспеть в крепость до темноты. Я не хочу, чтобы караульные подняли шум, открывая ворота.
— Что тебя смущает, господин мой? — спросил телохранитель.
— Князь Саак не должен знать о нашем приезде. Я хочу предстать перед ним как незнакомец.
— Неужели в замке никто тебя не знает?
— Думаю, что никто. Я не был в Гардмане больше восьми лет. Даже на бракосочетании государя я не мог присутствовать. Кто может помнить меня? Из старых княжеских слуг — одна Седа, да и та находится у нас, в Гарни. Меня бы узнала княгиня, но ее нет в живых. Сын князя, Давид, в лагере Амрама. Сейчас в замке только сам князь и его сын Григор. Они оба слепые и не узнают меня.
— В таком случае я не стану подниматься в крепость, а переночую в селе.
— Почему? — спросил князь.
— Потому что меня знают не только слуги князя Севада, но и караульные.
— Что за беда?
— Им ведь известно, что я служу у князя Марзпетуни, и по слуге узнают и господина.
— Если так, оставайся в селе.
— Хорошо, господин мой.
— Может быть, тебе удастся собрать сведения о князе Севада и узнать, в какой мере он причастен к восстанию.
