Тайком Гейдрих «прикрывал» и продвигал неполитического специалиста Мюллера, и поэтому определение, данное Гиммлеру о его «поверхностно прикрытой идеологией жажде власти», полностью подходит и к Гейдриху[142]. Роберт Геллатели при обсуждении вопроса о влиянии политических убеждений на поведение Мюллера делает упор на спорные высказывания в мемуарах Шелленберга о положительной оценке Мюллером политики Сталина. Состоялась эта беседа или нет, и если состоялась, то в какой форме, этот вопрос до сих пор остается без ответа[143].
Мюллер сам выбирал себе сотрудников, исходя не из политических критериев, а из их профессиональных знаний и компетенции. Он предпочитал служащих, с которыми учился на курсах. Однако никто из подчиненных не смог бы «перерасти» Мюллера в профессиональном плане[144]. В созданном позднее главном управлении безопасности рейха выдвинулась сильная группа служащих из баварской полиции; политическая оценка Мюллера руководством НСДАП Мюнхена подтверждает создавшееся о нем впечатление как о талантливом стратеге. «При отборе служащих для баварской политической полиции он стремился выбирать стоящих ниже его по должности, или тех, которые уступали бы ему в заслугах по работе»[145].
Наряду с Гейдрихом, Мюллер был одной из главных фигур в баварской политической полиции, а позже и в гестапо, имевшей при принятии любого решения право голоса; такое положение позволяло ему не опасаться конкурентов. По высказываниям Фридриха Панцингера, Мюллер с течением времени «получил повышение», поскольку при реорганизации политической полиции он, благодаря сложившимся обстоятельствам, получил доступ к важной информации.
Если объективно рассматривать развитие карьеры Мюллера, то оно не является скачкообразным, а наоборот, «принимая во внимание взваленную им на себя работу, протекает довольно медленно: 1929 г. — секретарь полиции, после 10 лет! 1.05.1933 г. — старший секретарь, после 4 лет»[146].
Без сомнения, оценка Панцингера относится ко времени Веймарской республики, уже тогда квалификация Мюллера позволяла ему занимать перспективную должность[147]. Панцингер не уделяет особого внимания развитию карьеры Мюллера в третьем рейхе, несмотря на то, что тот достиг самого высокого поста служащего в государстве в течение 12 лет.
4. Продвижение по службе
в управлении тайной государственной полиции
(1934–1939 гг.)
Перевод мелких и средних служащих в СС и СД затянулся до апреля 1934 г. и произошел непосредственно перед переездом гестапо в Берлин[148]. Одним из этих служащих был Генрих Мюллер, который как криминалист-инспектор под личным номером 107043 был принят в СС и 20 апреля 1934 г. в чине штурм-фюрера СС зачислен в главное управление СД. Назначение Гиммлера заместителем шефа и инспектором прусской тайной полиции произошло в тот же день. Спустя два дня группенфюрер СС Гейдрих взял в свои руки все дела управления. Из служащих БПП он выбрал тех, которых хотел взять с собой в Берлин. Ответственный за кадровые вопросы доктор Вернер Бест не принимал участия в выборе; он пришел в гестапо только в 1935 г. и принял под свое руководство I отдел[149].
Мюллер не вступил в партию, вероятнее всего, из-за действовавшего до 1937 г. запрета на прием. Одновременно его принадлежность к СД была формальной и служила цели сгладить противоречия между БПП и гестапо, с одной стороны, и БПП и СД — с другой. После того как Гиммлер и Гейдрих организовали централизованный контроль над политическими полициями земель в Берлине, СД потеряла свое влияние и полномочия[150].
Франц Йозеф Губер, который вместе с Мюллером и 36 другими баварскими криминалистами[151] был переведен в гестапо, объяснял свое перемещение по службе влиянием Гиммлера[152]. После переезда из Мюнхена в Берлин Генрих Мюллер начал работать в управлении гестапо в главном отделе II, подразделении II 1. Задачей этого отдела являлась борьба с коммунистами, марксистами, профсоюзными движениями и другими оппозиционными группами. С апреля 1934 г. он был ответственным в секторе II 1 Н за контроль над НСДАП, а также владел информацией по вопросам, касающимся CA, СС, Гитлер-Югенд и БДМ (союз немецких девушек). Эта задача была чрезвычайно актуальной, поскольку руководство СА требовало «второй революции».
