Убитых похоронили, свинину съели, моления вознесли, выпили все вино в Калидоне и разъехались, сделав вид, что не услышали брошенной кем-то фразы: «Жаль, Геракла не было…»
Впрочем, несколько человек задержались на день-два: оплакивавший тестя Пелей и его брат Теламон (кстати, оба — давние союзники Геракла, еще по походам во Фракию и на амазонок), Амфиарай-прорицатель да Тезей, которому возвращаться было некуда.
Ах да — брат Геракла Ификл Амфитриад с сыном Иолаем вообще уехали последними, перед этим долго и подробно оговорив с задержавшимися охотниками… неизвестно что.
И вот это самое «неизвестно что» привело к разным незначительным событиям во многих концах Эллады, но никто так и не удосужился свести их в общую картину.
Во-первых, несчастный Пелей благополучно уехал очищаться от скверны в Иолк, самую северо-восточную гавань Эллады, откуда до побережья Малой Азии было рукой подать. Там же Пелей, очищенный басилеем Акастом-аргонавтом, приобрел на неясно откуда взявшиеся средства девять пятидесятивесельных кораблей; на десятый средств не хватило.
Его брат, буйный Теламон-здоровяк, уступавший в силе только Гераклу, в самом скором времени собрал ватагу мирмидонцев человек в триста — и, заскучав по Пелею, двинулся в Иолк.
Правда, никому не пришло в голову, что Теламон, за которым дурная слава волочилась, как хвост за крысой, не слишком нуждался в трех сотнях сопровождающих.
Еще в это же время Аттику покинули двести ионийцев — профессиональных воинов Тезея, недовольных новыми афинскими порядками; из Аргоса Амфиарай-прорицатель отправил куда-то собственного сына Оиклея примерно с таким же отрядом; и на неделю позже Тиринф покинула тамошняя гвардия во главе с Иолаем.
Все дороги так или иначе вели в Фессалию; в Иолк.
Когда обо всем этом вскользь рассказали Тиресию — фиванский оракул, подойдя к столетнему рубежу, последние годы не поднимался с ложа, но разум его не потерял былой остроты, — Тиресий произнес слова, показавшиеся его домочадцам бредом.
— Горе тебе, крепкостенная Троя! — сказал старый Тиресий.
— Пирожки! Ячменные пирожки с медом! Налетай, подешевело, было сикль,[61] стало два!
— Только для вас и только между нами! Пять минут назад прибыл караван из Сирии с тканями — я свожу вас с сирийцем Саафом, а вы платите мне двойные посреднические… По рукам?
— Вай, женщина! Таких ножных браслетов нет даже у царевны Гесионы! Что? Дорого?! Уйди, кривоногая, не порочь моего доброго имени!..
— Доски! Кому доски?! Кедр ливанский — не гниет, не трескается, дом для многих поколений! Доски!
— Держите вора!
— Амулеты! Амулеты! От сглаза, от порчи, от любовных корчей! Один раз платишь — всю жизнь благодаришь!
— Кто вонючий сидонец?! Я — вонючий сидонец?! Где мой нож?! Кто купил мой нож?! Ах, вы же и купили…
— Рыба! Вяленая рыба!
Когда ахейцы рассказывали друг другу про ярмарку на берегу полноводного Скамандра, протекающего рядом с возвышавшейся на холме Троей, они говорили: «Там есть все, даже деньги!» И были правы: такую странную вещь, как деньги — финикийские ли слитки, хеттские ли мины и сикли, — стоило бы придумать только ради приезда в изобильную Трою, гордо оседлавшую перекресток путей сухопутных и морских, из Эгейского моря в Понт Эвксинский. Караваны с древесиной, тканями и металлами, заваленные зерном и фруктами телеги, босоногие рабы и слуги здешних ремесленников, несущие в торговые ряды товар своих хозяев; горшечники, кузнецы, скорняки, оружейники, ювелиры, шорники, нищие, бродяги-попрошайки, воришки…
Здесь и впрямь было все, даже деньги; а те, у кого не было ничего, даже денег, утешали себя избитой истиной «не в деньгах счастье» и зорко поглядывали по сторонам — что и где плохо лежит.
И в шуме, сутолоке и суматохе купцов, зевак и покупателей не сразу заинтересовали три корабля, вынырнувшие из-за видневшегося на горизонте западного острова Тенедос и полным ходом направившиеся к побережью — как раз к тому месту, где некогда высаживался сам богоравный Геракл со спутниками, возвращаясь домой из похода на амазонок.
В месте высадки героев до сих пор сохранился длинный и глубокий ров с насыпью: за этим укреплением Геракл поджидал морское чудовище, явившееся за жертвой — троянской царевной Гесионой, посланной на съедение собственным отцом Лаомедонтом.
