Берни кивнул головой, переминаясь с ноги на ногу и отвел глаза от пронзительного взгляда Эвелин, успев оценить ее стройную фигуру. Эвелин все еще выглядела очень привлекательной.
Берни не ошибся, взяв сорок долларов у Донны. Посадив Джоя в свою расшатанную «Тойоту», он повез сына в зоопарк, частично из-за того, что туда принято было ходить разведенным отцам с сыновьями, но в большей степени потому, что туда пускали бесплатно.
Джой был на седьмом небе от счастья: вместе с отцом, да еще в зоопарке, как и другие мальчишки, только его отец лучше, намного лучше, чем у других ребят.
— Ах, папа, посмотри! — задыхаясь от восторга, кричал Джой, указывая на большого сердитого льва, полуспящего на бетонном возвышении. Одним своим огромным желтым глазом лев свирепо пялился на мир людей, так несправедливо упрятавших его в клетку.
— А посмотри сюда! — все тело десятилетнего Джоя вибрировало от возбуждения при виде черной пантеры, мерившей взад и вперед шагами свою тесную клетку и ударявшей по земле своим длинным и пушистым хвостом.
— Ведь если попасть к ней в клетку, она тебя задерет, да, папа? — мальчик нерешительно произнес слово «папа», поскольку редко произносил его.
Берни смотрел на пантеру с некоторым опасением. Достаточно ли прочны решетки, чтобы сдержать всю эту злобную силу и ярость? Зверь послал Берни такой зловещий взгляд, что тому стало не по себе, и Берни отвернулся.
— Да, — пробормотал он сыну. — Наверное.
Но Джой молча покачал головой. Он был уверен, что его папа смог бы победить эту пантеру, если бы захотел. Берни просто скромничал.
Часа два они гуляли по зоопарку, переходя от одной клетки к другой. Видели, как высокие жирафы проворно достают листья с вьющихся деревьев своими длинными языками; наблюдали, как грелся на солнышке в бассейне наполовину высунувшийся из воды гиппопотам; любовались длиннохвостыми обезьянами, выбирающими друг у друга блох и поедающими их. Берни ощущал близость к сыну, но, как всегда, мысль о том, что он не может оправдать ожиданий мальчика, оставляла у него в душе чувство вины, которое портило удовольствие от их общения.
Джой никогда ни о чем не просил Берни, поэтому лишь тогда, когда сам Берни проголодался, он понял, что мальчик, должно быть, умирает с голоду.
«Тойота» «откашлялась» и медленно поползла к гамбургерной, где часто бывал Берни; усевшись за столик, они заказали себе гамбургеры с сыром, жаркое и лимонад.
Сидя рядом с отцом, как и другие дети, Джой разоткровенничался и болтал вовсю о своей жизни.
Может быть, даже слишком разоткровенничался, потому что вскоре он уже рассказал Берни о новом друге Эвелин.
Берни нахмурился: это было новостью для него. После развода у Эвелин не было любовных приключений, по крайней мере, Берни не знал о них.
— Послушай, этот тип, ну, тот, с которым встречается твоя мать, он пожарник? — спросил Берни. — Как там его, он когда-нибудь остается у вас ночевать?
Джой откусил большой кусок гамбургера и измазал соусом подбородок.
— Иногда — вежливо ответил Джой. — Его зовут Эллиот. Он однажды спас жизнь человеку, вытащил его из огня.
Берни еще меньше понравилось это сообщение, и он еще сильнее нахмурился.
— Правда? Он герой, да? А он в Наме был?
Джой казался озадаченным.
— Наме? А что это такое?
— Была такая война во Вьетнаме, — ответил Берни. — Ну, ладно, не важно.
— А ты был там? — с надеждой спросил Джой, мечтая найти черты героизма в своем отце.
— А ты разве не видел фотографию?
— Какую фотографию? — глаза Джоя загорелись.
— Меня в военной форме, — грустно ответил Берни. — Она раньше стояла над камином. (Эвелин, должно быть, выбросила ее, вместе со всеми их общими воспоминаниями, — подумал Берни с острым разочарованием.)
Его больше не было в их квартире ни в буквальном, ни в переносном смысле. Их дом стал теперь совсем другим, он с трудом узнал его. Берни понял, как мало он знал о жизни Джоя, в которой он когда-то в какой-то мере участвовал. Он также осознал, как редко виделся с сыном, почти не общался с мальчиком, который так сильно его любил.
Джой покачал головой, он никогда не видел фотографию папы в военной форме. Но его глаза блеснули гордостью, и Берни вновь ощутил то щемящее чувство вины и ненависти к себе. Он был фактически чужим для своего сына. Как низко может пасть человек!
