— Ты же спал уже, разве ты не спал?
Джой опустил глаза и соврал.
— Я… я видел его в окно, — он не хотел, чтобы у отца были неприятности из-за того, что тот разбудил его.
Нахмурившись, Эвелин постаралась припомнить все, что произошло между ней и Берни, когда он, весь покрытый грязью и копотью, приходил сюда. Неужели Джой подслушивал их? Джой действительно был прав: Берни был только в одном ботинке. Неужели? Нет, это невозможно, это полностью исключено. Эвелин ла Плант слишком хорошо знала своего бывшего мужа.
— Ты думаешь, твой отец способен на такое? Спасать людей? — она покачала головой и сама же ответила на свой вопрос, без гнева, но с заметной горечью в голосе. — Твой отец — это Берни ла Плант, и возможность сломать себе шею ради других не согласуется с его мировоззрением.
Эвелин не хотела обижать сына, но считала, что он должен стать взрослым и, в отличие от отца, научиться смотреть правде в глаза.
Встретившись с реальностью в суровом взгляде матери, Джой замолчал. Возможно, она была права.
Она почти всегда была права. Но даже если так, упрямо сказал он самому себе, на папе все равно был только один ботинок.
Чистенький, отмытый Берни л а Плант, в чистой одежде и новых дешевых туфлях, пришел в «Шэдоу Лоундж». Как обычно, Чик был за стойкой бара и наводил повсюду лоск, одним глазом глядя на экран телевизора, настроенного на Четвертый канал. В это время почти все в городе смотрели новости по этой программе, с нетерпением ожидая дальнейшего развития событий с таинственным героем.
— Как поживаешь, Берни? — спросил Чик весело, но Берни был явно не в настроении.
— Ничего хорошего, Чик, ничего хорошего, — мрачно ответил Берни. — Эти ребята не появлялись больше?
Чик налил Берни обычную порцию «7+7» и поставил высокий бокал на стойку бара.
— У тебя что с ними, дела какие-нибудь? Я не хочу, чтобы у меня возникли неприятности.
Что-то здесь не так, Чик весь был как натянутая струна.
Берни глубоко вздохнул.
— У тебя не будет никаких неприятностей, Чик, потому что все неприятности случаются только со мной. Мне везет как утопленнику. Ты не поверишь… — он прервал фразу на полуслове, увидев, как в бар входят Варгас и Эспиноза с еще одним красивым латиноамериканцем, которого они называли Мендоза.
— Как жизнь? — приветствовал их Берни.
Чик сощурил глаза. Что-то было не так с этим Мендозой… что-то было не так… он где-то видел этого парня…
— Извини меня, Чик, я должен оказать этим ребятам небольшую услугу, — сказал Берни, сползая со стула из-за стойки бара и следуя за Эспинозой и Мендозой в отдельную кабину.
Чик нахмурился и казался взволнованным. Он явно чувствовал, что замышляется что-то недоброе, что он где-то видел этого Мендозу раньше. Внезапно его внимание привлекло объявление, сделанное с экрана телевизора. Варгас тоже задержался около бара и смотрел на экран.
— Эй, друг, пойдем! — позвал его Эспиноза, но Варгас в ответ попросил его минутку подождать. Как и все остальные, он живо интересовался «Ангелом рейса 104», которого в передачах Четвертого канала некоторые религиозные деятели именовали не иначе, как настоящим ангелом, спустившимся с небес, посланным Богом на землю затем, чтобы провозгласить близость конца света. Что же теперь?
— Сейчас мы передадим специальное заявление от имени менеджера Четвертого канала Чарльза Сэмпсона Уоллеса, — торжественно произнес диктор, и на экране возникло интеллигентное лицо начинающего лысеть человека, трезвого поведения, с незажженной трубкой во рту и галстуком в клетку.
— Добрый вечер, — сказал Уоллес. — Мы на Четвертом канале, как и вы, были потрясены мужеством и…
— Мужик! Давай! — снова нетерпеливо позвал Эспиноза по-испански.
Варгас кивнул и медленно пошел к кабине, все еще не спуская глаз с экрана. В кабине Берни разложил на столе кредитные карточки Гейл Гейли для всеобщего обозрения.
— Сколько их у тебя? Восемь? Десять? — спросил Эспиноза. В кабину вошел Варгас.
— Ему предлагают награду в миллион долларов, — объявил он.
— Кому? — спросил Мендоза.
— Тому мужику, который спасал людей из самолета.
— Здесь все? Только восемь?
Но Берни вдруг потерял интерес к кредитным карточкам. Его внимание привлекли слова Варгаса.
