— Послушай меня, Арадия. Этот хвастливый город ввязался в войну, которую ему ни за что не выиграть. Враг берет одну крепость за другой, и уже совсем скоро сам город подвергнется осаде, если не согласится на немедленную капитуляцию. Тебе понятно?
Понятно, примерно так же, как во сне становится понятен кошмар. Осады и капитуляции скорей имели отношение к неизученной истории.
— Мама, — сказала я.
— Возможно, у людей в Высокобашенном достанет здравого смысла, и они сдадутся. Мне очень жаль, но твой отец попадет в плен. Вполне вероятно, что твоя мать возвратится к тебе.
Как мрачно, как отвратительно это прозвучало из-за свойственной ей манеры выражать мысли с безжизненной холодностью — я молча уставилась на нее, разинув рот.
— Ты ничего не можешь сделать, — сказала Илайива. — Я не могу ничего сделать. Мы бессильны. Ты должна с этим смириться.
Это была просто доктрина покорности, которую исповедовали в сектах Вульмартис. Я глядела на тетушку, девственную монахиню при девственной богине. Но мне покорность не обещала покоя.
— Я тебе не верю, — сказала я.
Она пожала плечами. Слегка улыбнулась, вполне возможно, с иронией. Мне ее улыбка показалась жестокой и бесчеловечной.
Я вскочила с ненавистного кресла, за спиной осталось невидимое святилище; я побежала прочь через весь дом. В зеркале у входа в Красную гостиную я мельком увидела собственное отражение. Бледная белая кожа; волосы, которые папа называл «светом солнца», на самом деле просто мягкие и светло-русые; широко раскрытые глаза, мама говорила про них «серые-как-стекло». Юное девичье тело уже приобрело крутые изгибы. Ничего похожего на женщину, от которой я бежала. Даже мой папа совсем не походил на нее при всей его соболиной окраске.
Каким-то образом я очутилась на парадном крыльце. А потом на просторной глади Форума Хапсид.
Мама запретила мне возвращаться в наши апартаменты на Пантеонной Миле. Но мама в Высокобашенном, она танцует с моим отцом, захваченным в плен, и, возможно, не вернется ко мне. Нет. Это невозможно.
У меня уже закололо в боку, в основном от расстройства.
Величавые здания судебных ведомств, как бы обрамлявшие Форум высоким бордюром из камня и штукатурной лепки, оказались безлюдны. Лишь статуя короля сохраняла равновесие на своем пьедестале, да вокруг поилки для лошадей порхали воробьи.
На мгновение мне привиделся совершенно опустевший город. Такое вполне возможно в кошмарах.
Однако высоко в окне что-то промелькнуло. И до меня доносились шорохи городской жизни; я побежала через Форум, срезая угол, и вдоль по окаймленному деревьями тротуару Восточной аллеи.
Яркость весны сияла в этих деревьях, недолгий снегопад не загасил ее племени. И конечно, пока город урчит, пока цветут деревья, такие вещи, как осада или поражение, просто невозможны.
Пустившись в бегство, я тем самым ускользнула от хода истории, но мне пришлось столкнуться с ним на площади Пантеона.
Огромная толпа целиком заполнила ее, и после того, как на меня пахнуло безлюдьем, это зрелище поначалу приободрило меня.
По-видимому, я пробежала мимо пурпурных плакатов, развешанных по аллеям, но здесь люди держали их в руках и размахивали ими. Ни на минуту не стихали крики. Огромные тела мужчин в грубой одежде, звон передаваемых из рук в руки бутылок, блеск солнца на бутылках, вскинутых к губам, — вот что я заметила. И устрашающую наэлектризованность воздуха.
Я нечаянно толкнула стоявшую передо мной толстую краснощекую женщину.
— Тебе отсюда толком ничего не разглядеть, девонька, — сказала она.
Передо мной и впрямь стояла стена из тел, и мне не удавалось заглянуть поверх нее. Лишь самые верхние из белых колонн и три купола Пантеона, горевшие золотом в ясном небе, виднелись над толпой.
И опять раздался ужасный крик, от него несло гнилыми зубами и вином, яростью и потом.
Я вырвалась из клубка живых тварей и пошла, а на ходу заметила, что на крыше экипажа, словно на утесе среди вздымающихся волн, стоят несколько женщин в хорошей одежде. Воинские перья сверкали в их завитых волосах. Они пили искристое вино, а одна крикнула: «Смерть проклятым мерзавцам сазо!»
