Энни старалась работать как можно быстрее. Она вытерла пыль с мебели в гостиной, пропылесосила ковер, вымыла кухню и перешла в спальню Тео, чувствуя, как желудок сжимается от дурного предчувствия. Она нашла в шкафу чистое белье, но нерешительно замерла, не в силах заставить себя стянуть с постели старые простыни. В этом было что-то глубоко личное, интимное. Стиснув зубы, Энни дернула за простыню.
Потянувшись за сухой тряпкой, она услышала, как хлопнула дверь наверху, затем щелкнул замок и раздался звук приближающихся шагов. Энни приказала себе не оборачиваться, но не удержалась, оглянулась.
Тео стоял в дверях, небрежно прислонившись плечом к косяку. Его ленивый взгляд скользнул по растрепанным волосам Энни вниз, к груди, едва различимой под толстым свитером, потом двинулся дальше, задержался на бедрах и обежал ноги. Харп бесцеремонно разглядывал ее, будто лошадник, оценивающий стати кобылы. Этот наглый, развязный взгляд смутил бы кого угодно. Наконец Тео отвел глаза.
И тут раздался протяжный звук – то ли стон, то ли рычание, леденящий душу горестный вопль, будто донесшийся из потустороннего мира.
Тео застыл на месте. Энни вытянула шею, глядя на дверь мансарды.
– А это еще что?
Тео недоуменно нахмурился. Он открыл было рот, будто собираясь что-то сказать, но не нашелся с ответом. Мгновение спустя он исчез.
Внизу хлопнула дверь. Энни стиснула зубы.
«Подонок. Так тебе и надо».
В морозном воздухе от дыхания клубился густой пар. Тео резким движением отодвинул засов на двери конюшни. Он всегда приходил сюда, когда хотел спокойно подумать. Ему казалось, что он предусмотрел все, но откуда ему было знать, что Энни вернется, превратив его жизнь в ад?
В конюшне пахло сеном, навозом, пылью и холодом. В последние годы отец Тео держал четырех лошадей, но их переводили в городскую конюшню, когда семья уезжала с Перегрин-Айленда. Сейчас в пустующих денниках стоял один лишь вороной мерин Тео.
Танцор тихо заржал, высунув голову за загородку. Тео представить себе не мог, что когда-нибудь увидит Энни снова, и вот она явилась. Вторглась в его дом, ворвалась в его жизнь. Принесла с собой прошлое. Он ласково погладил теплый нос лошади.
– Здесь только мы с тобой, мальчик, – прошептал он. – Только ты и я… какие бы демоны ни осаждали нас, нагоняя ужас.
Мерин тряхнул головой, будто кивая в ответ, и Тео открыл дверцу денника. Этому следовало положить конец. Нужно было избавиться от Энни.
Энни с самого начала боялась ночевать одна в коттедже, но эта ночь стала худшей из всех. На окнах не было штор, и Тео свободно мог разглядывать ее в телескоп сколько вздумается. Побоявшись включить свет, Энни весь вечер бродила по дому в потемках, а, забравшись в постель, укрылась с головой одеялом. Но темнота лишь всколыхнула воспоминания о том, как все неожиданно изменилось.
Это случилось вскоре после происшествия с кухонным лифтом. Кажется, у Риган был урок верховой езды, или она сидела, запершись у себя в комнате, и писала стихи. Энни нашла убежище на берегу, среди скал. Она смотрела на океан, воображая себя красивой, безумно талантливой актрисой, которой предложили главную роль в фильме, обещающем стать настоящей сенсацией, когда на пляже показался Тео. Он опустился на камень рядом с ней. Шорты цвета хаки, немного великоватые для его узких бедер, открывали длинные загорелые ноги. Рядом, у самой кромки воды, в неглубокой лужице, оставленной приливом, копошился рак-отшельник. Взгляд Тео не отрывался от полосы прибоя, от пенных гребешков волн. «Прости меня, Энни, за всю эту чертовщину, – произнес он. – Сам не знаю, как это выходит. Похоже на злой рок».
Разумеется, она тут же его простила. Наивная дурочка.
С того дня, когда Риган бывала занята, Тео с Энни проводили время вместе. Он показывал ей свои тайные места на острове, делился самым сокровенным. Поначалу робко, потом все смелее. Тео начал доверять ей. Он признался, что ненавидит свою школу-интернат и что тайком пишет рассказы, которые никому не показывает. Они говорили о любимых книгах. Энни убеждала себя, что она единственная девочка, с которой Тео откровенен. Она показала ему несколько своих рисунков, которые приходилось прятать, чтобы Мария не разнесла их в пух и прах. И наконец Тео ее поцеловал. Ее. Энни Хьюитт, долговязое пугало пятнадцати лет со слишком длинным лицом, слишком большими глазами и слишком кудрявыми волосами.
