С учетом такой огромной численности и пониженных критериев отбора качество офицеров просто не могло сохраниться на прежнем уровне. В мирное время офицеры-резервисты проходили обучение и усваивали корпоративную этику кадровых офицеров. Во время войны, когда количество разнообразных требований, предъявляемых к офицеру, постоянно росло, поддерживать такие же стандарты во всем, кроме чисто военных навыков как для резервистов, так и для недавно произведенных кадровых военных стало невозможно. Такие попытки тем не менее делались, насколько это позволяла все возрастающая потребность в людских ресурсах, но дать непредвзятую оценку тому, что удалось в этом направлении достигнуть, крайне сложно. Во время революции 1918 года и даже позднее часто говорилось, что из кадровых военных получились гораздо лучшие командиры, чем их коллеги-резервисты. Но так же часто звучало и противоположное мнение. Наиболее типичными были жалобы на то, что молодые кадровые офицеры не знали, как обращаться с простыми солдатами. Кое-какие сведения по вопросу о личных взаимоотношениях среди младших офицеров мы можем почерпнуть из письма генерала Тренера жене от 29 октября 1917 года. Он почти каждый день посещал ставку дивизионного командования, чтобы знать, каков моральный дух армии, и, рассказывая об одном из таких визитов, писал: «Лейтенанты – отличные парни, почти все резервисты, кадровых офицеров осталось очень мало. Самые лучшие, как мне сказали, это бывшие школьные учителя. Есть также несколько унтер-офицеров, совсем еще мальчишки».
К концу войны осталось относительно мало кадровых офицеров, подготовленных в мирное время, а тех, кто остался, отзывали из окопов и направляли на штабную работу, особенно в Генеральный штаб. Считалось, что знания, полученные ими в военных училищах и военной академии, а также фронтовой опыт должны быть использованы для решения тактических и стратегических задач. В целом это было продиктовано стремлением сохранить то, что осталось от «офицерства старой школы». «Оно заслуживало, – говорил Фридрих Великий о старом прусском дворянстве, – чтобы мы его сберегли». После краха 1918 года стало очевидно, что эти люди должны были стать основой будущего рейхсвера как носители старых традиций германского офицерства, и те, кому поручили создать новый рейхсвер, – генерал Рейнхардт, «народный уполномоченный» Носке и, особенно, генерал фон Зеект – сознательно сделали традицию одним из краеугольных камней новой военной структуры. Рейнхардт, а следом за ним и Зеект видели залог успеха в продвижении тех офицеров, которые во время Первой мировой войны служили в Генеральном штабе. Этому противились те офицеры, которые служили на фронте, и поэтому Зеект, как командующий вооруженными силами, в своем письме военному министру Пруссии Рейнхардту от 29 августа 1919 года подчеркивает, что «в первую очередь нужно обратить внимание на опытных офицеров Генерального штаба; ни одно из подразделений старой армии не пользуется столь высокой и заслуженной репутацией, как Генеральный штаб; сохранить Генеральный штаб – означает сохранить дух армии». Антагонизм между офицерами Генерального штаба и офицерами-фронтовиками в германской армии, говорит он, может поддерживаться только искусственно, и там, где он действительно имеется, причины для его существования – самые ничтожные. «Офицер Генерального штаба, – продолжает он, – это фронтовой офицер. Он был выбран как их лучший представитель. Это не просто теория, так было до настоящего дня, и так будет оставаться впредь». Взгляды Зеекта по этому вопросу разделял не только Рейнхардт, но также, по основным пунктам, и глава управления кадров генерал фон Браун.
Эта довольно жаркая дискуссия была вызвана тем, что победившие союзные державы требовали увольнения в запас примерно 20 000 офицеров, и поэтому надо было выбирать, кого оставить. В то же время внутреннее и международное положение требовало, чтобы офицерами нового рейхсвера стали в основном те, кто получил назначение до окончания войны. В армии, насчитывавшей сначала 200 000 человек, а затем только 100 000, офицерство представляло следующие группы, которые сохранялись и в дальнейшем: а) старшие офицеры, начиная от командующих полками и выше; б) более молодые кадровые офицеры, служившие в Генеральном штабе и на штабных должностях; в) незначительное количество кадровых лейтенантов, ставших офицерами уже во время войны, которые, несмотря на молодость, уже командовали ротами и батареями в течение двух лет или более или были адъютантами на фронте. Сразу же после войны добавилась четвертая группа, так называемые лейтенанты Носке, численностью до 1000 человек. Это были унтер-офицеры среднего возраста, которых произвели в лейтенанты сразу после революции в соответствии либо с давним требованием социалистов, либо с законом от 16 марта 1919 года о создании временного рейхсвера. В законе говорилось, что все хорошо себя зарекомендовавшие унтер-офицеры и рядовые имеют право на офицерские должности. Он был принят Национальной ассамблеей в Веймаре при поддержке всех партий, включая германских националистов. На флоте, требовал Носке, нужно отдать половину всех новых назначений в 1919 году унтер-офицерам. В действительности доля бывших мичманов и старшин на флоте в 1920 году (после подавления путча Каппа) составляла десять процентов, и это отчасти объясняется тем, что на флоте технические навыки важнее, чем в армии. Вскоре оказалось, что получившие повышение унтер-офицеры испытывают трудности, связанные с возрастом и недостатком образования, и в результате многие предпочитают покинуть армию еще до конца срока службы. Во французской армии в течение многих лет значительную часть офицерских должностей получали бывшие унтер-офицеры. Прослужив несколько лет, они направлялись в военное училище Сен-Максин, где из них готовили офицеров. Другая часть офицерства получала военное образование в знаменитом училище Сен-Сир или Парижском политехникуме. Но даже во Франции с ее устоявшейся демократической структурой сосуществование этих двух типов офицеров вело к возникновению социального напряжения в офицерской среде, хотя и не оказывало существенного влияния на боеспособность армии.
