Добрейший и добросовестнейший Лагранж был потрясен бескомпромиссной требовательностью и даже, как ему казалось, жестокостью революции. Он переживал тяжелую травму в связи с казнью академиков — контрреволюционеров астронома Байи и химика Лавуазье, собирался даже покинуть Францию. Но, как свидетельствуют историки, воодушевленный кипучей деятельностью Монжа, Карно, Лежандра и других собратьев по науке, он остался в Париже, а не уехал в Берлин, где недавно был президентом академии.
Другой ученый, потомок изгнанных в свое время из Франции жертв религиозных войн, медик, а позднее знаменитый химик Бертолле тоже ведь не замкнулся в «позорном нейтралитете». Он очень многое сделал для французской республики, не говоря уже о науке.
Лагранжа и Бертолле, кажется, не коснулась язвительность Марата. Но уж другу Вольтера и Д’Аламбера, последнему из просветителей, подготовивших умы к революции, математику и философу Кондорсе досталось: «друг народа» назвал его литературным проходимцем.
Лаланд, ведущий астроном того времени, член ряда зарубежных академий, включая и Петербургскую, с которой много лет поддерживал научные связи, получил у него титул «мартовского кота, завсегдатая веселых домов» (тогда этому «завсегдатаю» было шестьдесят лет!).
Едва ли был прав Марат в оценке и других деятелей науки. К числу лучших академиков-математиков, признавал он, относятся Лаплас, Монж и Кузен. Но тут же добавлял, что это — род автоматов, привыкших следовать известным формулам и прилагать их вслепую, как мельничная лошадь, которая привыкла делать определенное число кругов, прежде чем остановиться…
«Не торопитесь осуждать гения», — говорил Делакруа. Последуем его совету и оставим на время вопрос о том, были ли правы Робеспьер и Марат, не ошибались ли они, столь гневно клеймя ученых.
‘ Цвет французской науки, ее лучшие люди не испугались революции, а горячо поддержали ее. «Наука не имеет силы отрешиться от прочих элементов исторической эпохи… Она делит судьбы всего окружающего». Эту мысль Герцена ярко подтверждает деятельность Монжа и его товарищей в грозные революционные годы, когда победы республики в равной мере ковались и на полях сражений, и в тиши лабораторий. Нет, они не опозорились в этой революции. Им краснеть не пришлось.
Яркие впечатления детства» сохраненные цепкой памятью Монжа, обиды, которые он переносил во времена своего скромного дебюта в Мезьерской школе, год за годом пополнялись грустными впечатлениями от частых и длительных поездок по стране, гнетущими картинами социального неравенства, бедственного положения народа и полного произвола властей земных с благословения властей небесных.
В королевской Франции любого человека могли без суда и следствия заточить в Бастилию или другую крепость лишь по предписанию об аресте, а такие бумаги (без указания имени арестуемого!) раздавались бесконтрольно и даже продавались. Одна графиня» к примеру, брала по двадцать пять луидоров за штуку.
О тайне переписки в стране нечего было и говорить. Не случайно Тюрго, прогрессивно мыслящий министр, умолял некогда энциклопедиста Кондорсе не посылать ему писем по почте: она была в руках откупа, что отнюдь не мешало «черному кабинету» распечатывать письма и «делать извлечения» для короля.
Военные должности продавались, как и звания плотника, сапожника, суконщика. Повышения или покупались, или доставались в виде милости. Звание полковника при Людовике XV можно было получить и в одиннадцать, и в семь лет (принцы крови получали его в колыбели).
Людовик XVI «упорядочил» это дело» издав эдикт: каждый кандидат на офицерский чин должен представить доказательства, что четыре поколения его предков были дворянами. Поэтому знаменитые впоследствии военачальники Клебер и Журдан вынуждены были покинуть армию, а Гош, Ней, Ожеро, Бернадот и другие — оставаться в сержантах.
Да и по собственному, более раннему, опыту Монж знал, что двери военных училищ открыты лишь для дворян и что очень тяжел путь к знаниям для выходцев из третьего сословия. Сам он все же пробился ценой неимоверного труда и послушания: иначе разве сделали бы его хотя бы репетитором? Ведь профессорские кафедры занимают, как правило, люди духовного сословия…
