Имеющиеся у Гиммлера сведения тоже были разрозненными. Согласно Скорцени, он приказал ему сдать город всего в тридцати милях от Берлина и в ста милях от собственной штаб-квартиры. Либо Гиммлер неправильно понял название города, либо он считал, что силы русских рассредоточатся по широко разбросанным областям Германии. Русские, на самом деле, ожидали подхода обозов, отставших в ходе наступления, но они и так уже отсекли германские войска в Восточной Пруссии, которые с нетерпением ждали от гиммлеровской армии освобождения и лишь частично занимали Познань, немецкий центр связи в этом регионе. Гиммлер вывел гарнизоны из Торуни, Кульма и Мариенвердера, которые при благоприятных обстоятельствах, по крайней мере, дали бы ему плацдарм, с которого можно было освободить людей в Восточной Пруссии, и заменил командира гарнизона в Познани твердолобым командиром СС с 2000 кадетов в подчинении. Кроме того, он расставил полицию вдоль реки Одер, поручив ей расстреливать дезертиров и выставлять их тела на всеобщее обозрение. Когда же он попытался предпринять небольшое местное наступление из Дойч-Крона в направлении Шнейдемюля, его люди потерпели поражение, и он был вынужден перенести штаб-квартиру и быстро оттянуть силы на сто миль на запад к Одеру, приказав отдавать под трибунал командиров гарнизонов оставленных позади формирований, если они покинут свои посты. На севере русские армии преследовали его по пятам и продвинулись до самого Одера. По «приказу Гитлера Гиммлер опасно вытянул линию обороны вдоль балтийского побережья, чтобы как можно дольше удержать базы подводных лодок, протянувшиеся до самой Эльбы.
К 31 января передовые силы русских начали угрожать Берлину, совершая вылазки с линии Одера, менее чем в пятидесяти милях от столицы. Началась паника, но наступление русских в этой зоне прекратилось.
Вторая штаб-квартира Гиммлера на Восточном фронте располагалась на роскошной вилле, принадлежащей Роберту Лею, главе Германского трудового фронта, и расположенной неподалеку от Гроссинзейского Орденсбургена[129] СС в Фалькенберге[130]. Здесь он фактически вел жизнь государственного чиновника, которому волею обстоятельств пришлось командовать войсками. Он вставал между восемью и девятью утра, затем Керстен проводил сеанс лечебных процедур, а если Керстена не было, то это делал Гебхардт, частная клиника которого удобно располагалась неподалеку в Хохенлихене. Между десятью и одиннадцатью он читал отчеты о ходе военных действий и принимал решения. После ленча следовал небольшой отдых, затем он снова беседовал со своими офицерами. К вечеру он слишком уставал, не мог концентрироваться и после обеда шел спать. После десяти его уже не беспокоили.
Гитлер, прекрасно осведомленный об угрозе Берлину, все-таки планировал основное наступление на юге[131], тогда как Гудериан был убежден, что необходимо немедленно атаковать передовые силы русских на востоке от столицы всеми силами, которые только удастся собрать. Он также был уверен, что Гиммлер не сможет руководить этой акцией, которую следует провести быстро и профессионально, пока русские не успели собрать силы для дальнейшего продвижения.
Гудериан собирался отстаивать свой план на штабной конференции, созванной Гитлером в Берлинской канцелярии 13 февраля. Ради присутствия на конференции Гиммлер покинул свою клинику и, как и ожидал Гудериан, выступил против наступления на основании того, что в нужный срок не удастся собрать ни оружия, ни топлива. Гудериан записал беседу, состоявшуюся в присутствии Гиммлера:
Гудериан: Мы не можем ждать до последней канистры бензина и последнего снаряда. К этому времени русские станут слишком сильны.
Гитлер: Я не позволю обвинять себя в желании ждать.
Гудериан: Я ни в чем вас не обвиняю. Я просто хочу сказать, что нет смысла ждать, пока будут выпущены последние снаряды, и, тем самым, упустить удобный момент для атаки.
Гитлер: Я же только что сказал, что не позволю обвинять себя в желании ждать.
Гудериан: Генерала Венка следует присоединить к штабу Рейхсфюрера, ибо в противном случае может не остаться шансов на успешную атаку.
