— Брось, себе все адвокаты, никто не признается в собственной подлости, — устало махнул он и вдруг перешёл на «вы». Его голос зазвучал вкрадчиво, заползая в душу, точно змея: — А вы, Борис Берсеньевич, стало быть, на этой подлости промышлять вздумали?
Стало слышно, как тикают часы.
— А почему бы и нет? — храбрился Бестин. — Мира не переделать…
Последовал вздох такой долгий, что задрожали стёкла.
— Это верно, его можно лишь искупить… Только вот сплёл раз паук паутину, ждал, ждал, а никто в неё не попадался.
Так и засох в углу! А в его сеть после муха угодила.
Дурные дела долго по свету бродят…
— Уж не явился ли ты читать мораль? — огрызнулся Бестин.
— Я?.. Ну что вы! У меня другая цель…
— Что, душу купить? — Бестин боялся ответа и оттого заговорил шёпотом.
— Ах, сколько пафоса! — также шёпотом передразнил человек в чёрном. — Душу-то по пять раз на дню закладывают…
Какая там цена! — Он наклонился, демонстрируя кошачьи зрачки. — Нет, я больше предостеречь… — Взяв Бестина за пуговицу, привлёк к себе. — Не боитесь сообщника?
Ну, как донесёт?
— А какой ему расчёт? Его же самого привлекут…
— Э-э… Если бы все человеческие дела на расчётах зиждились! А то ведь больше на дури…
И Бестин испугался. Ему вдруг захотелось избавиться от Шамова.
— Но что мне будет? — подумал он вслух. — Тянет на мелкое хулиганство…
— И то верно. Вы ловко придумали… — Человек в чёрном сложил пальцы пистолетиком. — Игры в пиф-паф.
А денег пока не требуете. Только ведь кто соблазнит малых сих, тому лучше мельничный жернов, да в омут…
Незнакомец рассыпался мелким смехом.
«Как гнусно он хихикает», — подумал Бестин.
Вспыхнув, перегорела лампочка, выхватив свернувшийся, как свиток, потолок.
— А человецев искушать не гнусно?! — вдруг заорал человек в чёрном, заполняя собой всю комнату.
Бестин закрылся руками.
Оставшись одна, Ангелина Францевна ушла в болезни.
Появились бабки-травницы, знахарки, умевшие снимать порчу.
«Богульник хорош от подагры», — воровато причитали они, кадя повсюду запах лекарств.
Покрывая платком секущиеся волосы, Ангелина Францевна зачастила в церковь, молилась за сына, ставила свечки мужу.
«Без Бога душа, как овца заблудшая, — густел басом батюшка. — Без Бога живёшь, как в лесу дремучем…»
И Ангелина Францевна косилась на строгие лики угодников.
На Покров она решила навестить сына. Выкрашивала седину, пудрила дряблые щёки. Портя румяна, раза два всплакнула. На улице было сыро, сквозные липы уже пропускали тёмную синеву. Ангелина Францевна взяла такси, дорогой наказывала себе не злобить сына стариковскими наставлениями, и то же авто час спустя привезло её домой — уже мёртвую, с неестественно запрокинутой головой и выпученными глазами.
Хоронили скупо, на кладбище пришли старухи-соседки, мелко крестившие покойницу. Туман полз клочьями, и сгорбленные фигурки выглядели в нём особенно жалко.
Глядя на мать, Бестин запомнил сухонькие, смирно сложенные руки и волосы, убранные с воскового лба под чёрную ленту.
Когда гроб стали заколачивать, Бестин отвернулся.
Рябухин действительно признал в Бестине сына Ангелины Францевны, которую он навещал после смерти Берсения. Он долго колебался, прежде чем донести. Его смущала и собственная трусость, и неизбежное, когда откроется дело, унижение. Но всё же он явился в кабинет следователя Павла Прокопьевича Смыкалова, и в тот же кабинет через день вызвали Бестина.
Пропеллер разгонял сизый дым, плывший от дешёвых папирос следователя.
— Слышали, в городе убийства прокатились… — начал он издалека. — Проверяем вот всех…
— Меня подозревают?
Следователь замахал руками.
— Ну что вы, как можно! Я ведь уже двадцать лет как служу, участковым начинал, я и батюшку вашего застал…
Хотите чаю? — Бестин отказался. — А я выпью.
Чай размышлять помогает… — Павел Прокопьевич достал из-за папок распечатанную пачку, не спеша, всыпал в стакан.
— Боже упаси вас обидеть! Но, согласитесь, вы уже год как университет бросили, нигде не работаете… — Он мелко помешивал в стакане. — А теперь вот и связи странные завели… И чем вы только занимаетесь?
— А я обязан отчитываться? У вас, верно, и так осведомителей хватает…
