— Таких законов нет, чтобы за простое убийство судить военным судом. Да я и не виновен, значит, меня не за что ни вешать, ни расстреливать… — ответил Гребенников.
— Но это не простое убийство. Вы забываете, что князь Аренсберг состоял в России австрийским военным послом, поэтому Австрия требует, подозревая политическую цель убийства, военного полевого суда для главного виновника преступления. А это, как вы сами знаете, равносильно смертной казни. Я вас хотел предупредить, чтобы вы спасали свою голову, пока еще есть время.
— Я ничего не могу сказать, отпустите меня спать, — сказал Гребенников.
На этом допрос пока кончился. Необходимого результата не было, но я видел, что страх запал в его душу.
На следующий день в шестом часу утра я был разбужен дежурным чиновником, который доложил мне, что Гребенников желает меня видеть. Я велел привести его.
— Позвольте вас спросить, когда же будет этот суд, чтобы успеть, по крайней мере, распорядиться кое-чем. Все-таки ведь есть близкие люди, — проговорил Гребенников.
И по его голосу я сразу понял, что не для распоряжений ему это нужно знать, а для того, чтобы узнать подробности.
— Суд назначен на завтра, а сегодня идут приготовления на Конной площади для исполнения казни… Вы знаете, какие… На это уйдет целый день…
— Ну так, значит, тут уж ничем не поможешь. За что же это, Господи, так быстро? — с нескрываемым волнением проговорил Гребенников.
Я поспешил успокоить его, сказав, что отдалить день суда и даже, может быть, изменить его на гражданский, зависит от него самого.
— Как так? — с дрожью в голосе проговорил Гребенников.
— Да очень просто! Сознайтесь, расскажите все подробно, и я немедленно дам знать, кому следует, о приостановке суда. А там, если откроется, что убийство князя было не с политической целью, а лишь ради ограбления, то дело перейдет в гражданский суд и за ваше искреннее признание присяжные смягчат наказание. Все это очень хорошо сообразил ваш товарищ Шишков. Он еще третьего дня во всем сознался, только уверяет, что он тут почти ни при чем, а все преступление совершили вы. Вы его завлекли, поставили стоять на улице в виде стражи, а сами душили и грабили без его участия… — закончил я равнодушнейшим тоном.
Эффект моего заявления превысил все ожидания: Гребенников то краснел, то бледнел.
— Позвольте подумать! — вдруг сказал он. — Нельзя ли водки или коньяку?
— Отчего же, выпейте, если хотите подкрепиться, только не теряйте времени, мне некогда.
Я велел подать коньяку.
— А вы остановите распоряжение о суде? — снова переспросил Гребенников.
— Конечно, — ответил я.
Выпив, Гребенников, как бы собравшись с духом, произнес:
— Извольте, я расскажу. Только уж этого подлеца Шишкова щадить не буду. Виноваты мы действительно: вот как было дело.
Картина преступления, которая обрисовалась из слов Гребенникова, а вслед за ним и Шишкова, была такова.
Накануне преступления Шишков, служивший раньше у князя Аренсберга, зашел в дом, где жил князь, в дворницкую.
— Здравствуй, Иван Петрович, как можешь? — проговорил дворник, здороваясь с вошедшим.
— Князя бы увидать, — как-то нерешительно произнес Гурий, глядя в сторону.
— В это время их не бывает дома, заходи утром. А на что тебе князь? — спросил дворник.
— Расчетец бы надо получить, — ответил парень. — Ну, да в другой раз зайду. Прощай, Петрович. — И с этими словами пришедший отворил дверь дворницкой, не оборачиваясь, вышел со двора на улицу и скорыми шагами направился к Невскому.
Дойдя до церкви Знаменья, Гурий Шишков повернул на Знаменскую улицу, остановился у окон фруктового магазина и начал оглядываться по сторонам, словно поджидая кого-то. Ждать пришлось недолго. К нему подошел товарищ (это был Гребенников), и они пошли вместе по Знаменской.
— Ну как?
— Все по-старому. Там же проживает и дома не обедает, — проговорил Гурий Шишков.
— Так завтра, как мы распланировали, на том же месте, где сегодня.
— Не замешкайся, как к вечерне зазвонят, будь тут, — проговорил тихим голосом Шишков.
Затем, не сказав более ни слова друг другу, они разошлись.
На другой день под вечер, когда парадная дверь еще была отперта, Гурий пробрался в дом и спрятался вверху под лестницей незанятой квартиры.
