Поднялись тряпичники и пошли на работу, потащились нищие, а там пошли рослые поденщики дежурить на Никольском или у пристаней, прошли наборщики. Двор на время опустел, а Сашки все не было.
— Сидит там и пьет, — пояснил Ицка.
Вдруг я увидел вчерашнюю знакомую. Я тотчас подал знак своим, чтобы они отошли, и подошел к ней.
— Не узнала? — прохрипел я.
Она вгляделась и широко улыбнулась:
— Ах, миленький! Ко мне? Пойдем, пойдем. Хозяйка чуланчик даст. Хо-о-ороший…
— Некогда. Мне Сашку надо. Здесь он?
— Здесь, здесь! Сейчас с Машуткой его видала.
— Поди, позови его. Скажи ему, что Мишка зовет. Мишка! Запомнишь? А потом пить будем.
— Сейчас, сокол! В одну секундочку! — И она, шлепая калошами, побежала на лестницу.
Я быстро подошел к Ицке и шепнул:
— Как махну рукою, хватать!
Он отошел к нашим силачам.
Я стоял вполоборота к лестнице, приняв осанку Мишки, и ждал с замиранием сердца. Ждал минуть пять и вдруг услышал визгливый голос своей дамы:
— Вон он, Мишка-то! Иди к ему! Говорит, дело есть!
Я взглянул боком. Огромный, рыжий как медведь, растрепанный, на босую ногу и в одной холщовой рубахе Сашка стоял на пороге крыльца в нерешимости. Я сделал вид, будто его не вижу, а моя красавица тащила его за руку.
— Иди, что ли! — кричала она. — Эй, Мишка!
Я обернулся и медленно двинулся, кивая головой.
С завязанным лицом, в надвинутом картузе, зная, что Мишка должен прятаться, Перфильев не мог увидеть сразу обман и, поддавшись на мою хитрость, пошел мне навстречу, но я не дал ему подойти. Мои опытные помощники, едва он отодвинулся от двери, отрезали ему отступление назад и шли за его спиной. Я махнул, и в то же мгновение четыре сильных руки схватили Сашку. Он заревел, как зверь, и рванулся, но его снова схватили мои силачи и поволокли со двора.
— Ну, вот и встретились! — сказал я Сашке.
Он только сверкнул на меня глазами, а моя красавица, кажется, превратилась в соляной столб. Разинула рот, развела руки и в такой позе застыла. Уходя со двора, я оглянулся, а она еще все стояла в той же позе.
Привод Александра Перфильева был моим триумфом. С этого времени сам граф обратил на меня внимание и стал давать мне труднейшие поручения.
Александр Перфильев запирался недолго и после нескольких очных ставок покаялся во всех преступлениях.
Такова история о «душителях» и их поимке. Память изменила мне, и я упустил множество мелких эпизодов этой длинной и страшной истории, но в общем передал ее так, как она сохранилась в памяти моих современников.
В то время эти «душители» навели на жителей совершенную панику и, когда страшная шайка была переловлена, все вздохнули с чувством облегчения, а мы — с чувством гордости и радости.
Это было еще в начале моей полицейской карьеры, если не ошибаюсь, в 1857 году…
Осенью, в последних числах сентября, ко мне, в то время полицейскому надзирателю Спасской части, вошел вестовой Сергей и доложил:
— Неизвестный человек, не объявляющий своего звания, целый день трется около конторы квартала и ищет случая припасть с личной просьбой к вашему высокородию. Человек подозрителен…
— Почему?
— Дал мне тридцать копеек, чтобы я допустил его на разговор с вашим высокородием наедине.
— Позови, — говорю.
Через несколько минут Сергей ввел в кабинет субъекта лет, по-видимому, сорока, одетого в обыкновенный мещанский наряд. Это был лысый, высокого роста человек.
На вопрос, что ему надо и кто он, неизвестный отвечал, что он Динабургский мещанин, Яков Дорожкин, недавно прибыл из Динабурга, и что паспорта не имеет, а остановился на Васильевском острове у своего кума, бессрочно отпускного матроса Балтийского флота, Семена Грядущего, который вот уже несколько лет служит у адмирала Платера кучером.
Отрекомендовав себя подобным образом, этот странный человек вдруг встал на колени и, просительно складывая руки, заговорил:
— Явите Божескую милость, ваше высокородие! Окажите ваше высокое содействие моему куму, Семену, к определению в должность…
— Да ведь он служит, твой кум Семен, — сказал я. — Какой еще ему службы надо?
— Служит он действительно, ваше высокородие, и при хорошем месте состоит… Только сделайте такую милость, определите его в
