– Ясно. Будем пробиваться. Сержант! – подполковник тычет грязным пальцем в сторону надвигающихся некробов. – Попробуй…
– У меня патронов осталось – полрожка, – сообщаю Боровикову. Он мрачнеет.
– Давайте в первый отдел, – предлагает военком. – Там тоже двери что надо. Отсидимся, подумаем, как быть.
И вздувая жилы на шее, вдруг орет так, что у меня закладывает уши:
– Зина!! Не выходи, слышишь! Ни в коем случае не выходи!
Голос майора раскатывается по всему зданию. Некробы в ответ поднимают жуткий вой. Спустя какое-то время сверху доносится:
– Я поняла! Поняла!
…Оббитая железом дверь и сваренная из ребристой арматуры решетка отделяют нас от коридора. Некробы бьются в металл, царапают его ногтями. Мы сидим на полу. Столами, стульями, двумя сейфами завалены окна. Там тоже есть решетки, но лучше подстраховаться. Некробы уже разбили стекла и теперь мы отчетливо слышим их хриплое ворчание. Все понимают, что положение наше аховое. В сущности, наша смерть – всего лишь дело времени. У нас нет еды, воды и мало патронов. К генератору не прорваться. Отважная девушка Зина Цыплакова тоже обречена.
Пархоменко, глотнув коньяка, передает бутылку по кругу, закуривает «беломорину» и смотрит на Боровикова.
– Слышь, дорогой товарищ подполковник, ты бы хоть рассказал нам напоследок, откуда вся эта дрянь?
Боровиков угрюмо сопит. Галиуллин подтягивает к себе автомат – ему явно не понравился фамильярный тон Пархоменко. Военком неожиданно поддерживает капитана:
– В самом деле, товарищ подполковник! Обидно умирать вот так, в неведении. Все равно мы никому ничего не расскажем.
Некробы рвут решетку. В дверь бьют чем-то тяжелым.
– Хрен с вами, – кивает Боровиков. – Дай-ка папиросу, капитан.
Он закуривает, выпускает в потолок струю сизого дыма и начинает говорить:
– Началось все в конце пятидесятых. Тогда повсюду целину пахали, ну, в свете решений партии и правительства по обеспечению продовольственной безопасности Союза. В общем, зацепили плугом древнее захоронение. Хазарское, что ли? Не помню. Там и оказалась эта ерунда. Активная протоплазма. При попадании в организм человека мгновенно перестраивает клеточную структуру. И все, ты уже не хомо сапиенс, а некроб. Некробиотическая форма жизни. Безмозглое – или ограниченно разумное, научники так и не разобрались – существо, у которого лишь одно желание: терзать все живое вокруг. Поначалу их мало было. Механизатор, ну, тот, которого первым заразило, добрался до полевого стана. А там бригада, четверо мужиков и девчонка-повариха. В общем, все они того… Отследили их на подходе к деревне, но остановить не смогли. Теперь там закрытая зона и институт по изучению некробов.
– А чего их изучать-то? Их сжигать надо. Этим, как его… напалмом, как американцы во Вьетнаме, – подает голос военком.
– Сжигать – это не наш метод, – усмехается Пархоменко. – Мы все должны поставить на службу победившему классу, так, товарищ подполковник?
– Так, капитан, – Боровиков щелчком отбрасывает окурок в угол.
– А какой от этих уродов прок? – спрашиваю я.
– Небось, не убиваемых солдат хотели сделать, – Пархоменко достает новую папиросу.
Боровиков с Галиуллиным переглядываются.
– Бери выше, капитан. Не солдат, а командиров. Бессмертных руководителей.
– Вечное Политбюро?! – смеется Пархоменко. – Кощеев, только без роковых яиц? Вот же ж вы мудаки, а!
Галиуллин вскидывает автомат.
– Товарищ подполковник!
– Оставь, старлей. Все, конец. Просрали мы нашу работу – и жизнь тоже. Капитан прав – мудаки. Эту заразу надо было под десять метров бетона загнать и подземным ядерным взрывом уничтожить. Надеюсь, те, кто придет убираться за нами, так и сделают. Если успеют. Если некробы не расползутся по всей стране. Эх, вызвать бы авиацию! Сидим тут, как вши подмышкой…
И тогда я встаю и поднимаю пулемет.
– Открывай, – приказываю военкому. – Ну, шементом! Хватит базарить. Будем прорываться к генератору.
Майор трясущимися руками отпирает замок. Я стволом распахиваю дверь и сквозь решетку разношу головы вцепившихся в арматуру некробов. Они лопаются, точно перезрелые арбузы. На лицо мне летят брызги, пороховую гарь перебивает острая гнилостная вонь.
