— Извините, привычка!.. Речь идет о практическом использовании конницы в этой войне.
— Предположим…
— Предположим, что мы пять лет в академии надрывая печенки изучали азы военной стратегии и пришли к убеждению, что конница выполняла и еще будет выполнять свое назначение, только надо ее умело и толково использовать. Поэтому я отворачиваюсь от этой вашей теории, как от лживой догмы. Мы плетками махать не собираемся. А пойдем немцу в тыл. Пусть погоняются за нами. На магистралях можно создать такое положение — взвоют немцы! Конница должна и обязана дезорганизовать вражеские тылы, и так, чтобы немцы на железных дорогах, на большаках ночью носа не смели показать! Чтобы кавалеристам да не нашлась работа? Слушать не хочу! Расчетливый хозяин найдет место каждому гвоздю!.. — закончил майор Осипов, всерьез начиная сердиться.
— Ну, ну!.. Горячий вы человек, — примирительно сказал подполковник Холостяков.
Осипов молча закурил. Что верно, то верно: человек он был горячий.
Спор Осипова с Холостяковым был прерван приходом младшего лейтенанта. Коренастый, розовощекий, в черной каракулевой кубанке, он отрапортовал:
— Младший лейтенант Ремизов явился за получением задачи!
— Карта у вас есть? — спросил подполковник.
— Так точно! — Ремизов торопливо расстегнул сумку. Порывшись в бумагах, растерянно пробормотал: — Кажется, в хате оставил, на столе… Разрешите, я мигом сбегаю?
— Как это можно боевую карту где-то оставить? — хмурясь, спросил Холостяков.
Ремизов молчал, раздражающе шмыгая носом.
Осипову он не понравился. На новых синих брюках младшего лейтенанта блестели сальные пятна, сапоги грязные, шпоры тронуты ржавчиной. «Лодырь», — подумал майор. Покосившись на Ремизова, с усмешкой заметил:
— Постелил на стол вместо скатерти, ну и забыл, что это боевая карта.
Ремизов скривил углы опущенных губ, но ничего не ответил.
— Поселок Ордынка знаете где находится? — не обращая внимания на реплику Осипова, спросил Холостяков.
— Знаю, — ответил Ремизов. — Там лесозавод сгоревший…
— Правильно. — Подполковник развернул карту. — Смотрите сюда. Между деревней Коленидово и лесозаводом есть брод. Переправьтесь на ту сторону и разведайте эти два пункта. У меня есть сведения, что деревня Коленидово занята противником. В Ордынке никого нет, но это надо уточнить.
— Вчера на переправе наших двух разведчиков убили — засада… нерешительно заявил Ремизов.
— Мне это известно, — перебил Холостяков. — Ночью осторожно переправьтесь на лодке, предварительно понаблюдайте. Ясно?
Ремизов подтвердил. Застегивая на ходу полевую сумку, он проворно вышел из штаба.
Подполковнику хотелось спровадить и Осипова, но тот почему-то не уходил.
— Если есть деловой разговор, я вас слушаю, товарищ майор, подчеркнуто вежливо произнес Холостяков.
— Пятые сутки овса не получаем, да и ухналей нет. В чем дело? Мне командир дивизии приказал…
— Фуража нет потому, что армейское интенданство пока больше не дает. Существует норма. А ухнали… Ну, это самое, как их там… — Холостяков досадливо сморщил нос и покрутил пальцем около уха, — ремни… шенкеля… На складе надо узнать.
— Ухнали — это не ремни, а ковочные гвозди, — строго заметил Осипов. — В полках почти все кони раскованы…
— Ну, а я что могу сделать? — Холостяков развел руками. Интендантство, склад…
— Коням наплевать на склад — овса давай, корми! — Осипов сердито стащил с головы кубанку и повесил на эфес клинка.
Возвратились оперативный дежурный капитан Наумов и лейтенант Гордиенков. Капитан передал Холостякову, что его вызывает к прямому проводу штаб армии.
— Сейчас иду. Так вот, товарищ майор, передайте комдиву, что с фуражом положение тяжелое. — Обернувшись у порога, добавил: — Приедет новый командир группы, он, видимо, примет меры!
— Да уж если Доватор приедет, он меры примет! — проворчал Осипов.
— Вы сказали, товарищ майор, Доватор? — живо спросил Гордиенков. И, не дожидаясь ответа, возбужденно продолжал: — Я знаю полковника Доватора, Льва Михайловича!
— Вот он и назначен к нам, — сказал Осипов. — Так, говоришь, Льва Михайловича знаешь?
— Как же! Воспитывался в той части, где он командиром был. С восьми лет! — Гордиенков смотрел на Осипова блестящими от радости глазами. — Я Льва Михайловича считаю своим вторым отцом, хотя первого и не знаю… Алексей замолчал и задумался, глядя в окно на деревенскую улицу.
