Когда весной 1918 года на Дону поднялись казачьи станицы, к «немцу» Краснову (вся станица знала его инкогнито) прибыла делегация из 9-го Донского полка, предлагая ему возглавить выступление против красных. Вот тут бы и проявить свою отвагу «третьей шашки» и амбиции «спасителя Отечества». Однако генерал, припомнив полку бузу в пору повальной армейской анархии, отказался, не стесняясь в выражениях для земляков: «Я эту сволочь прекрасно знаю и никакого дела с ней иметь не хочу»[23].
«Сволочь» пошла спасать Дон без него. Когда вскоре в Константиновскую вступили возвращавшиеся из Степного похода части атамана Попова, но Краснов и тут ухом не повёл. «Третья шашка» осталась в ножнах. Генерал ждал куда большего, чем обычное командование партизанским отрядом.
Зато Краснов живо встрепенулся, когда на Круге спасения его бывший начальник штаба по 2-й сводно-казачьей дивизии полковник Святослав Денисов выдвинул кандидатуру генерала в войсковые атаманы. На тот момент он был первым по старшинству среди донских генералов и не связанным с местными элитами, ибо почти всю свою жизнь провёл вдали от станиц. Здесь Краснов среагировал мгновенно – малейшее промедление, и в Новочеркасске уже появился бы посланный Деникиным на Круг генерал Африкан Богаевский, человек уже зарекомендовавший себя активной борьбой против большевизма и имевший большие шансы на атаманский пернач. Благо что Константиновская куда ближе к столице, чем месторасположение постоянно воюющих деникинских отрядов.
Теперь он не медлил и не скромничал, соглашаясь на пернач. Вероятнее всего, Краснов понимал, что его выбирают не за «авторитет», который вследствие крайней пассивности был весьма спорен, а как малоизвестную на Дону, компромиссную для казачьих кланов верховых и низовых станиц фигуру. На это и был расчёт, когда генерал тихо ждал своего в Константиновской. Власть саму принесли ему на блюдечке. Надо было теперь её закрепить и надлежаще оформить, чтобы не было возможности запросто лишить генерала вожделенного пернача.
Поэтому новоиспечённый атаман Краснов сразу выторговал себе неограниченные полномочия, отменив на территории Дона все постановления Временного правительства и тем более декреты Совнаркома. Кругу из полномочий не оставалось ничего. Краснову, называвшему себя монархистом, он был теперь не нужен. Сам генерал пояснял позднее, что «этими законами вся власть из рук коллектива, каковым являлся Большой или Малый Круг, переходила в руки одного лица – атамана. Перед глазами Круга спасения Дона стояли окровавленные призраки застрелившегося атамана Каледина и расстрелянного атамана Назарова, Дон лежал в обломках, он не только был разрушен, но он был загажен большевиками. К этому привела работа Кругов, потому что и Каледин, и Назаров боролись с их постановлениями, но победить не могли, потому что не имели власти. Коллектив разрушал, но не творил. Задачами же донской власти было широкое творчество».
Творчества же боевой генерал допускать не желал, ибо оно для него было лишним колесом в его личной телеге. «Творчество, – любил подчёркивать атаман, – никогда не было уделом коллектива. Мадонну Рафаэля создал Рафаэль, а не комитет художников…»
Пресса тут же обрушилась на Краснова с критикой, обвиняя его в том, что атаман стремится устроить на Дону феодальные порядки и хочет восстановить крепостное право и jus prima noctis (право первой ночи). Но тому было не до оппозиционного лая – Краснов срочно начал восстанавливать отношения с немцами.
Он послал своего личного адъютанта есаула Сергея Кульгавова в Киев со специальными посланиями к гетману Скоропадскому и командующему германскими оккупационными войсками на Украине генерал-фельдмаршалу Герману фон Эйхгорну. Отметим, вопреки настроениям Круга. Вместо германофобов была послана «Зимовая станица» во главе с преданными лично атаману Генерального штаба генерал-лейтенантом Михаилом Свечиным (служил в 1-й гвардейской дивизии и был близко знаком с её начальником будущим гетманом Павло Скоропадским) и Генерального штаба генерал-майором Александром Черячукиным (однокашник по академии генералов Деникина и Богаевского).
