нет никакой информации по мужественности.
Несколько лет тому назад эта зияющая пустота вдохновила меня на исследование культурной
истории идеи мужественности в Америке. Мне хотелось проследить развитие и изменения в
нашем понимании того, что же означает быть мужчиной по мере развития американской
истории4. Оказывается, наши мужчины всегда давали очень четкое описание того, что означа-
ет быть мужчиной и какие действия им необходимы в качестве доказательства своей
маскулинности (manhood). Но мы никогда не знали прежде, как их слушать.
Интеграция тендера в наши программы обучения является выполнением обещания, которое
нам дали женские исследования, а именно интеграцией понимания мужчины как ген-дерно
сформированного индивида. Например, в университете,
18
где я работаю, курс по британской литературе XIX в. включает внимательное «гендерное»
чтение творчества сестер Брон-те, и обсуждается их отношение к женственности, замужеству
и отношениям между полами. Но ни слова не говорится о мужественности применительно к
Диккенсу, особенно о его взглядах на отцовство и семью. Диккенса воспринимают как
романиста «социальных проблем» и классовых отношений, несмотря на тот факт, что уж
очень многие из его наиболее знаменитых персонажей — это юноши, мальчики, выросшие без
отца, в поисках своей настоящей семьи. Ни слова об амбивалентных идеях Томаса Гарди о
мужественности и браке, выраженных, например, в «Джуде Незаметном». Увлечение Томаса
Гарди домодерн истеки ми концепциями апатичной вселенной — вот что мы обсуждаем. Моя
жена рассказывала мне, что, когда она изучала в Принстоне американскую литературу XIX в.,
в курсе о творчестве Эдит Уортон тендер был основной темой обсуждения, но ни слова не
было сказано о тендере при обсуждении Генри Джеймса, в творчестве которого тендерная
обеспокоенность возникает в качестве женоненавистнического гнева, сексуальной
амбивалентности или некоего рыцарского презрения. Джеймс, как нам рассказывают, главным
образом был занят формой романа, нарративной техникой, стилистическими возможностями
описания и характеризации. Но его ни в коем случае не интересовал гендер.
Так мы и продолжаем действовать, будто гендер применяется лишь к женщинам. Пришло
время сделать видимым гендер по отношению к мужчинам. Китайская поговорка гласит: как
только поймаешь рыбу, откроешь для себя океан.
Именно это стало для меня столь ОЧСБИДНЫМ во время семинара по феминизму, который я
посещал ь начале 1980-х гг.5 На этом семинаре, слушая дискуссию между двумя участницами,
я ощутил невидимость тендера по отношению к мужчинам. Белая и черная женщины
обсуждали вопрос, являются ли женщины по определению «сестрами». Ведь у них в основном
одинаковый опыт, и они переживают общее угнетение со стороны мужчин. Белая женщина
утверждала, что именно эти факты связывают их, несмотря на расовые различия. Черная
женщина не соглашалась с ней.
— Когда ты просыпаешься утром и смотришь в зеркало, кого ты там видишь? — спросила
она.
— Я вижу женщину, — ответила белая женщина.
— Вот в этом и проблема, — ответила черная женщина. — Я же вижу черную женщину. Для меня
раса видима каждый
19
день, поскольку именно из-за нее я не обладаю привилегиями в нашей культуре. Раса
невидима для тебя, поскольку ты находишься в привилегированном положении. Вот почему в
нашем с тобой опыте всегда будут присутствовать различия.
Именно в этот момент я буквально застонал — наверно, громче, чем хотел. Я был
единственным мужчиной в аудитории, и кто-то задал вопрос по поводу моей реакции.
— Знаете, когда я смотрю в зеркало, я вижу человеческое существо. Я идеальный объект для
обобщения. Как белый мужчина среднего класса, я не обладаю ни классом, ни расой, ни
тендером. У меня есть только общеродовые характеристики!
Иногда мне кажется, что именно в тот самый день я превратился в белого мужчину среднего
класса. Конечно, я был им и прежде, но это мало что для меня значило. До того момента я
рассматривал себя как человеческое существо, обладающее некими универсальными
характеристиками, подобно другим. Именно с тех пор я стал относить мое понимание расы,
