А вообще-то личность неприятная. Вон как уставился, глазастый! Разглядывает Костерина, словно увидел в нем какую-то неисправность и теперь прикидывает, какой болт надо подтянуть, чтобы неполадку устранить. Что люди, что машины для него все одно — механизмы. Любит он их регулировать, и не зря землесос Григория Смехова считается по всему приисковому управлению передовым по своим новшествам. Не так просто подступиться к такому!
Черт бы его побрал, глазастого! Никогда не знаешь, какой фортель он выкинет. И приструнить нельзя. Носятся с ним, как с писаной торбой, — талант, самородок, умелец и всякое такое! Поступает всегда как вздумает, говорит, что в башку взбредет. Погоди, погоди, Григорий Смехов, доберусь и до тебя.
Наконец сборы закончены, мать и сыновья отправляются в разные стороны: Раиса Матвеевна — с гидравлистами на смену, а ребятишки. — в школу, начинать учебный год. То и дело оглядывается Раиса Матвеевна и следит за тремя детскими фигурками, важно шагающими по широкой приисковой улице...
До гидравлики два километра. По размокшей глинистой дороге звонко чмокают восемь резиновых сапог. За обочиной — белоствольная березовая роща. Каждый день идут мимо берез гидравлисты и видят, как все больше и больше становится светло-желтых прядей в листве. А сегодня и совсем густо высыпало желтой, огненной седины — скоро, скоро вся порыжеет роща! Поредеет листва, и станет роща прозрачной, светлой. А там, глядишь, белые мухи, льдины на пруду — и конец сезону!
— Дождлива осень, шут ее подери! — говорит Краюшкин. Он отчаянно размахивает руками, чтобы удержать равновесие на осклизлом глинистом откосе. — Опять придется в совхоз на выручку ехать, картошку копать. Не управятся сами, поди!
Он шагает вторым. Первым, конечно, идет Костерин — он считает своей непременной обязанностью руководствовать бригадой везде и всюду. Третьим, затолкав руки глубоко в карманы и строго разглядывая глинистую дорогу, точно и в ней нашел какую-то неисправность, идет Григорий Смехов. Как обычно, он молчит и даже не слышит Краюшкина.
Замыкает колонну, тоже как обычно, Раиса Матвеевна. Она улыбается своим мыслям: должно быть, представляет себе, как три ее сына стоят сейчас в строю на школьной линейке. Букеты в руках, чистенькие, принаряженные. Ох, сыны, сыны! Поймете ли вы когда-нибудь, как вас тяжко ро́стить?
— Я договорился, никуда мы нынче не поедем, — властно говорит Костерин. — У самих сезон, упустишь — не догонишь. Пускай канцеляристы едут. Нечего им штаны в кабинетах просиживать.
Все знают, что Костерин тут ни при чем. Директор прииска Торбин и секретарь партийного бюро Азначеев ездили в райком партии договариваться, чтобы на уборочную в совхоз не посылать рабочих с гидравлик, и там согласились с приисковым руководством. Однако никто не возражает бригадиру. Пускай похваляется, потешит душеньку!
— «Волга» твоя что? Опять в ремонте? — спрашивает Краюшкин.
Костерин — владелец старенького мотоцикла «ИЖ», приисковыми насмешниками прозванного «Волгой», той самой «Волгой», которую страстно мечтает купить мониторщик.
— Грязищу-то видишь? Так заляпаешь машину, что и не отмоешь потом...
— Этак тебе и вовсе ездить не придется. Дожди идут каждый день, — усмехается Краюшкин.
— Похожу пешком, не развалюсь, зато машина целее будет. А тебе-то что?
Далеко внизу, на дне долины, видна гидравлика. Немудреное сооружение, а заменяет добрую сотню землекопов. По краям похожего на ущелье забоя стоят два монитора и двумя сильными струями размывают пески. Размытые пески — пульпа — стекают в зумф. Из него пульпу забирает приемник землесоса и по трубам подает наверх, на шлюзы. Там оседает тяжелое золото, а пустые породы — хвосты — стекают в отвалы позади гидравлики.
То ли дождь здесь сильнее был, то ли ветром обдувало хуже, но дорога на склоне горы совсем скользкая. Костерин плюхается в грязь и медленно, полулежа сползает вниз. Раиса Матвеевна подхватывает его и ставит на ноги.
— Держись, начальство!
Костерин с досадой отталкивает от себя женщину и, не удержавшись, снова падает.
— Пошла ты... — рычит он, когда Раиса Матвеевна вновь пытается ему помочь.
